Джидду Кришнамурти - Проблемы жизни

«Не знаю. Я никогда не рассматривал этот вопрос. Насколько я понимаю, без образов и слов не было бы и мышления».

— Не следует ли нам выяснить истину этого вопроса сейчас, пока мы беседуем об этом? Разве нельзя установить для себя, существует или не существует мышление без слов и символов?

«Но какое это имеет отношение к проблеме оценки?»

— Ум создан из прошлых мыслей, ассоциаций, образов и слов. Наши оценки основаны на этом фундаменте. Такие слова как «Бог», «любовь», «социализм», «коммунизм» и так далее, играют в нашей жизни чрезвычайно важную роль. В физиологическом и психологическом отношении слова имеют для нас значение, обусловленное той культурой, в которой мы были воспитаны. Для христианина определенные слова и символы имеют особенно большое значение, а для мусульманина такое же жизненно важное значение имеют другие слова и символы. Наши оценки происходят в пределах этого поля.

«Возможно ли выйти за его пределы? А если возможно, то почему это необходимо?»

— Мышление всегда обусловлено; нет такого явления как свобода мысли. Вы можете думать о чем угодно, но ваше мышление остается ограниченным и всегда будет таковым. Оценка — это процесс мышления, выбора. Если ум, как это обычно бывает, доволен тем, чтобы оставаться в клетке, узкой или широкой, тогда его не будут тревожить никакие фундаментальные проблемы; он вполне удовлетворен тем, что имеет. Но если бы он захотел выяснить, существует ли нечто за пределами мысли, тогда всякие оценки должны прекратиться; мыслительный процесс должен прийти к концу.

«Но ведь сам ум составляет часть — притом существенную часть — этого процесса мышления; что же это за усилие или практика, при помощи которых можно привести мысль к концу?»

— Оценка, осуждение, сравнение есть путь мысли; когда вы спрашиваете, с помощью какого усилия или метода процесс мышления может быть приведен к концу, разве вы не стремитесь что-то приобрести? Это стремление осуществить тот или иной метод или предпринять новые усилия есть результат оценки; но ведь это все еще процесс ума. Мысль не может прийти к концу ни благодаря практике какого-либо метода, ни с помощью какого бы то ни было усилия. Но почему мы делаем усилие?

«На основании очень простого соображения: если бы мы не делали усилий, то пришли бы к состоянию застоя и погибли бы. Все существующее делает усилия, вся природа находится в состоянии борьбы, чтобы выжить».

— Боремся ли мы только за то, чтобы выжить, или мы боремся, чтобы уцелеть в рамках той или иной психологической или идеологической модели? Мы хотим быть чем-то; честолюбивые стремления, жажда самоосуществления, страх определяют нашу борьбу в рамках определенной социальной модели, которая сама является следствием коллективного честолюбия, осуществления и страха. Мы совершаем усилия с целью что-то приобрести или чего-то избежать. Если бы мы были заинтересованы только в том, чтобы выжить, тогда все наши установки были бы в корне иными. Усилие предполагает выбор, а выбор — это сравнение, оценка, осуждение. Мысль состоит из этой борьбы и противоречий; но разве может такая мысль освободить себя от собственных барьеров, увековечивающих «я»?

«Тогда должно существовать какое-то внешнее воздействие, — назовите его Божьей милостью или как вам будет угодно, — нечто такое, что входит в сознание и прекращает эти пути и способы, которыми ум себя отгораживает. Не это ли вы имеете в виду?»

— С каким нетерпением мы жаждем достичь состояния, которое дало бы нам удовлетворение! Позвольте вас спросить, сэр, разве вы не заинтересованы в конечной цели в достижении, в освобождении ума от обусловленности? Ум оказался в тюрьме, созданной им самим, в плену своих собственных желаний и усилий, и всякое движение, которое он делает, в каком бы оно ни было направлении, остается в пределах его тюрьмы; но ум этого не сознает, так как, охваченный страданием, конфликтом, он взывает с мольбой, он ищет внешнюю силу, которая его освободит. Как правило, ум находит, что ищет, но то, что он находит, есть следствие его собственного движения. Он продолжает оставаться узником, только уже в новой тюрьме, более его удовлетворяющей и удобной...

«Но скажите, ради небес, что же тогда делать? Если любое движение ума лишь расширяет его собственную тюрьму, тогда придется оставить всякую надежду».

— Надежда — это движение ума, возникающее тогда, когда мысль охвачена отчаянием. Надежда и отчаяние — это слова, которые наносят вред уму своим эмоциональным содержанием, своими с виду противоположными и взаимоисключающими тенденциями. Но разве нельзя оставаться в состоянии отчаяния или в другом подобном состоянии и не бросаться к противоположной идее, не цепляться безрассудно за состояние, которое мы называем радостным, обнадеживающим и так далее? Конфликт появляется тогда, когда ум убегает от состояния, называемого горем, страданием, к другому состоянию, называемому надеждой, счастьем. Понять состояние, в котором находится человек, — это не означает принять его, примириться с ним. Принимать и отвергать — и то, и другое находится в сфере оценки.

«Боюсь, что я все еще не схватываю, каким образом мысль может прекратиться без какого-либо действия в этом направлении».

— Всякое действие воли, желания, стремления исходит от ума, который оценивает, сравнивает, осуждает. Если ум поймет истинность этого, не с помощью рассуждений, не благодаря убеждению или вере, но в силу того, что останется простым и бдительным, тогда мысль прекратится. Конец мысли — это не сон, не ослабление жизненности, не состояние отрицания; это совершенно иное состояние.

«Наша беседа показала мне, что я думал обо всем этом недостаточно глубоко. Хотя я много читал, но ограничивался усвоением того, что сказали другие. Чувствую, что впервые переживаю состояние, когда мыслю самостоятельно и теперь, пожалуй, смогу услышать нечто большее, чем просто слова».

В этот вечер под деревом было совсем тихо. Вверх и вниз по еще теплой скале бегала ящерица. Наступала прохладная ночь; солнца не будет в течение многих часов. Крупные домашние животные устало и медленно возвращались домой с полей, на которых они трудились вместе с людьми. Сова гортанно ухала с вершины холма, которая была ей домом. Она начинала ухать каждый вечер, в это же время, но когда становилось темнее, уханья раздавались реже; а иногда поздней ночью можно было слышать их снова. Одна из сов перекликалась через долину с другой; ее глубокое уханье, казалось, придавало ночи еще большее безмолвие и красоту. Вечер был прекрасный, и молодой месяц садился за темным холмом.

Сострадание приходит легко, если наши сердца не заполнены хитрыми выдумками ума. Ум со своими требованиями и страхами, привязанностями и отречениями, со своими определениями и стремлениями губит любовь. Как трудно при всем этом быть простым! Вам не нужны философские системы и доктрины для того, чтобы быть мягким и добрым. Деловые люди и люди, обладающие властью в стране, создадут организации, чтобы снабдить людей пищей и одеждой, обеспечить их жильем и медицинской помощью. При быстром росте производства это неизбежно и входит в обязанности хорошо организованного правительства и сбалансированного общества. Но организация не может дать щедрости сердца и руки. Щедрость исходит из совершенно иного источника; он неизмерим. Честолюбие и зависть разрушают его столь же неотвратимо, как огонь сжигает попавшие в него предметы. Соприкоснуться с этим источником необходимо, но к нему надо подойти с пустыми руками, без молитв, без жертвоприношений. Книги не могут научить, а гуру не может привести к этому источнику. Его невозможно достичь, развивая добродетели, хотя добродетели и необходимы, или проявляя выдающиеся способности и послушание. Когда ум ясен, когда в нем нет движения, источник раскрывается. Ясность не имеет мотивов, у нее нет стремления получить больше.