Поль-Анри Гольбах - Здравый смысл, или Идеи естественные противопоставленные идеям сверхъестественным

Больше двух тысяч лет прошло с тех пор, как мудрый Эпикур, по утверждению Лактанция, сказал:

«Либо бог хочет препятствовать злу, но не может добиться этого; либо он может, но не хочет; либо он этого и не хочет, и не может; либо он это хочет и может. Если он хочет и не может, он бессилен; если он это может, но не хочет, следовательно он обладает злой волей, которую не следует ему приписывать. Если он и не может и не хочет, то он был бы одновременно и беспомощным, и злым и поэтому не мог бы быть богом. Если он это и хочет и может, откуда же берется зло, и почему он не препятствует ему?»

Уже более двух тысяч лет рассуждающие умы ждут разумного разрешения этих трудностей, а наши доктора богословия утверждают, что эти трудности будут устранены лишь в будущей жизни.

Нам говорят о мнимой лестнице существ. Предполагается, что бог разделил созданных им существ на разные классы, из коих каждое наслаждается той степенью счастья, которая доступна каждому из них. По этому романтическому распределению все существа, от моллюсков до ангелов небесных, наслаждаются блаженством, им присущим. Опыт решительно противоречит этой возвышенной мечте. В мире, где мы пребываем, все существа испытывают страдание и живут среди опасностей. Человек не может шага ступить, не ранив, не растерзав, не раздавив множество одушевленных существ, встречающихся на его пути; в то же время он сам на каждом шагу подвергается массе бедствий, предвиденных либо непредвиденных, которые могут повести к его гибели. Разве одного лишь представления о смерти недостаточно для того чтобы расстроить в корне все самые живые радости? В продолжение всего жизненного пути к человеку устремляются страдания; он ни на одну минуту не уверен в сохранности своей жизни, к которой он так сильно привязан, которую он рассматривает как самый главный подарок божества.

Мир обладает, как говорят, всем совершенством, к какому он способен: из того соображения, что мир – не бог, создавший его, вытекает, что этот мир обладает и большими достоинствами, и большими недостатками. Но мы ответим на это, что если мир должен необходимо иметь большие недостатки, то природе бога благостного больше подходило бы совсем не создавать мира, которого он не мог сделать совершенно счастливым. Если бог, который был, по-вашему, совершенно счастлив до сотворения мира, мог продолжать наслаждаться совершенным счастьем без сотворения мира, почему он не оставил этот последний в покое? Зачем нужно было существование человека? Что принесло его существование богу? Ничего или что-либо? Если существование человека богу бесполезно и не необходимо, почему не оставил он его в небытии? Если же существование человека нужно ему для славы, следовательно он нуждался в человеке, и ему недоставало чего-то, прежде чем человек начал существовать. Можно простить плохо обученному рабочему, что он сделал несовершенную вещь, ибо ему необходимо работать, хорошо или плохо, под страхом голодной смерти; но вашего бога простить нельзя. По-вашему, бог довольствуется сам собой, зачем же он в таком случае создал людей? По-вашему, у него есть все, чтобы сделать людей счастливыми; почему же не делает он этого? Сделайте же вывод, что ваш бог обладает большим количеством зла, чем добра, – в противном случае вы вынуждены будете сказать, что он принужден делать то, что делает, ибо иначе не может. Вы утверждаете однако, что ваш бог свободен; вы говорите также, что он неизменен, – а между тем он имеет начало и конец во времени, несмотря на его могущество, так же как все изменчивые существа, живущие в этом мире. О, богословы! Вы делаете напрасные усилия, чтобы освободить вашего бога от всех недостатков, присущих человеку; в этом боге, таком совершенном, всегда оставалось нечто человеческое.

«Разве бог не хозяин своих милостей? Разве не вправе он распределять свои блага? Не может разве он отнимать эти блага? Божьему созданию не следует требовать у бога объяснения оснований его поведения; он по собственному благоусмотрению может распоряжаться трудами рук своих; абсолютный повелитель смертных, он распределяет счастье либо несчастье по своей доброй воле». Вот резолюции, которые ставят богословы на наши жалобы о тех бедах, которые причиняет нам бог. Мы ответим им на это, что бог, который был бы бесконечно благ, никогда не явился бы хозяином своих милостей, но вынужден был бы по самой природе своей расточать их своим созданиям; мы ответим им на это, что существо, действительно благостное, никогда бы не считало себя вправе воздерживаться от благодеяний; мы ответим на это, Что существо, действительно великодушное, не отбирает однажды данного и что каждый человек, сделавший это, теряет право на благодарность и не может жаловаться на неблагодарность.

Как примирить своеобразное и странное поведение, приписываемое богословами богу, с религией, предполагающей наличие между богом и людьми договора, либо обоюдных обязательств? Если бог ничем не обязан своим созданиям, то и эти последние со своей стороны ничем не обязаны своему богу. Всякая религия основана на том счастьи, которое люди считают себя вправе получить от божества, говорящего им, как предполагается: любите меня, поклоняйтесь мне, повинуйтесь мне, и я вас сделаю счастливыми. Люди со своей стороны говорят: сделайте нас счастливыми, будьте верны своим обещаниям, и мы вас будем любить, поклоняться вам и повиноваться вашим законам. Пренебрегая счастьем своих созданий, раздавая ласки и милости по собственной фантазии, беря обратно свои дары, не разрывает ли бог тот договор, который составляет основу всякой религии?

Цицерон правильно сказал, что если бог не становится приятным человеку, то не может быть его богом. Благость составляет божество; эта благость может быть проявлена в отношении человека лишь тем добром, которое испытывает последний; с тех пор, как человек становится несчастным, эта благость исчезает и заставляет в то же время исчезнуть также божество. Бесконечная благость не может быть ни ограниченной, ни частичной, ни односторонней. Если бог бесконечно благ, он должен дать счастье всем своим созданиям; наличие одного несчастного существа было бы достаточно, чтобы отрицать безграничную благость бога. Разве можно допустить, чтобы под властью бесконечно благостного и могущественного бога мог страдать хотя бы один человек? Страдающее животное, букашки дают нам неопровержимое доказательство против божественного провидения и его бесконечной благости.

Богословы утверждают, что печали и горести земной жизни – это наказания, налагаемые божеством на провинившихся людей. Но чем виновны люди? Если бог всемогущ, не лучше ли сделал бы он, сказав, чтоб в этом мире все было в порядке, чтоб все его подданные были добрыми, невинными, счастливыми, чем говоря, чтобы все существовало, как существует? Разве этому богу было бы труднее сделать свою работу хорошо, чем сделать ее так плохо? Разве путь от небытия существа до мудрого и счастливого бытия более долог, чем от небытия до бессмысленного и бедственного бытия?