Поль-Анри Гольбах - Здравый смысл, или Идеи естественные противопоставленные идеям сверхъестественным

Вызвав к жизни смертных, в какие жестокие и опасные игры стало играть с ними божество! Брошенные в мир без их согласия на то, обладающие темпераментом, хозяином коего они не являются, воодушевленные страстями и желаниями, нераздельными с их натурой, подверженные соблазнам, с которыми они не могут бороться, увлекаемые событиями, которых они не могут ни предвидеть, ни предупредить, несчастные люди обязаны влачить существование, могущее навлечь на них ужасные как по силе, так и по продолжительности муки.

Путешественников уверяют, что в одной из стран Азии царствует султан, преисполненный фантазиями и крайне требовательный к исполнению его причуд. Благодаря странной мании этот повелитель проводит свое время, сидя за столом, на котором расставлены три игральные кости и рожок для костей. Один из краев стола завален грудой золота, возбуждая жадность царедворцев и людей, которые окружают султана. Султан же, зная слабость своих подданных, говорит им почти буквально следующее:

– Рабы! Я желаю вам добра. Моя доброта побуждает меня обогатить вас и сделать всех счастливыми. Вы видите эти сокровища? Хорошо! Они для вас; старайтесь выиграть их; пусть каждый берет по очереди в руки рожок и кости; кто будет иметь счастье выбросить шесть очков, станет хозяином сокровищ! Но, предупреждаю вас, те, кому не выпадет счастье выбросить требующееся количество очков, будут навсегда заключены в темный подвал, где мое правосудие станет подогревать их на медленном огне.

Слушая эти речи монарха, присутствующие смущенно поглядывают друг на Друга; никто не хочет попытать счастья при столь опасном риске.

– Как, говорит тогда возмущенный султан, никто хочет взяться за игру? О! Это не входит в мои расчеты. Моя слава требует, чтобы играли. Следовательно, вы будете играть, прошу играть. Повинуйтесь без возражений.

Нужно еще заметить, что кости деспота сделаны таким образом, что на сто тысяч игр может выпасть только один выигрыш, таким образом великодушный монарх имеет удовольствие видеть свои тюрьмы переполненными, а богатства – редко уносимыми. Смертные! Этот султан – ваш бог; эти сокровища – небо; его темница – ад; вы же держите игральные кости.

Нам каждый раз повторяют, что мы обязаны провидению бесконечной признательностью за те бесчисленные благодеяния, которыми оно осыпает нас. Нам особенно расхваливают счастье существовать на свете. Но, увы! Много ли смертных действительно удовлетворены своим существованием? Если жизнь приносит нам радости, то со сколькими горестями смешаны они! Но разве не достаточно бывает одной только жгучей печали, чтобы отравить жизнь самую безмятежную и счастливую. Много ли найдется людей, которые если бы это зависело от них, захотели бы снова начать тяжелую жизнь, на которую без их желания обрекла их судьба?

Вы говорите, что земное существование само по себе уже является громадным благодеянием. Но разве это существование не расстраивается печалями, страхами и болезнями, часто ужасными и крайне незаслуженными? Разве это существование, угрожаемое со всех сторон, не может прерваться каждый момент? Кто, прожив в течение некоторого времени, не увидел себя лишенным дорогой жены, любимого дитяти, друга-утешителя, потеря коих беспрестанно будоражит его мысль? Крайне мало найдется смертных, которые не принуждены были бы испить чашу несчастий, мало найдется и таких, которые не мечтали бы частенько о конце. Наконец ведь не от нас зависит существовать либо не существовать. Разве птица так уж сильно обязана птицелову за то, что он поймал ее в сеть и заключил в клетку, чтобы съесть ее после того, как позабавился ею?

Невзирая на немощи, горести и несчастия, которые человек принужден вынести в этом мире, несмотря на опасности, которые его напуганное воображение рисует ему в другом мире, он однако настолько глуп, чтобы верить в любовь к нему его бога, чувствовать себя объектом забот и единственной целью всех трудов последнего. Он воображает, что вся вселенная создана для него; он надменно называет себя царем природы и ставит себя куда выше всех остальных животных. Бедный смертный! Чем можешь ты обосновать свои надменные домогания?

Ты говоришь, что заслужил это благодаря твоей душе, разуму, которым ты располагаешь, высоким способностям, позволяющим тебе осуществлять неограниченную власть над существами, которые окружают тебя. Но, слабый повелитель мира, уверен ли ты хоть на мгновение в продолжительности твоей власти? Разве мельчайших атомов материи, которую ты презираешь, недостаточно для того, чтобы свергнуть тебя с твоего трона и лишить тебя жизни? Наконец разве царь животного мира не закончит тем, что должен будет стать пищей червей?

Ты говоришь нам о своей душе! Но ты знаешь, что такое душа? Разве ты не видишь, что эта душа есть не что иное, как совокупность твоих органов, от функционирования которых зависит жизнь? Разве можешь ты отрицать существование души у других животных, которые живут, мыслят, могут иметь суждения, сравнивают, ищут удовольствий, избегают подобно тебе страданий, органы коих часто долговечнее твоих? Ты хвалишься своими умственными способностями, но эти способности, которыми ты так гордишься, разве делают тебя счастливее прочих созданий? Часто ли ты применяешь тот разум, который ты славишь, но прислушиваться к голосу коего запрещает тебе религия? Разве звери, которыми ты гнушаешься потому, что они либо слабее, либо тупее тебя, также подвержены скорби, умственным заботам, тысяче суетных страстей, тысяче воображаемых недостатков, добычей коих постоянно является твое сердце? Разве они, как ты, страдают за прошлое, страшатся будущего? Ограниченные лишь восприятием настоящего, они разве не довольствуются тем, что ты назовешь инстинктом, а я – разумом, для самосохранения, самозащиты и удовлетворения всех своих потребностей? Разве этот инстинкт, о котором ты говоришь с презрением, не служит животным часто лучше, чем тебе твои изумительные способности? Разве их незлобивое невежество не выгоднее для них, чем экстравагантные размышления и бесплодные искания, которые делают тебя несчастным и из-за которых ты вынужден идти на разные дела, вплоть до уничтожения существ твоего собственного благородного рода? Наконец, разве эти животные имеют, подобно такому большому количеству смертных, расстроенное воображение, заставляющее бояться не только смерти, но и вечных мук, которые, как они думают, последуют на том свете?

Август, узнав, что иудейский царь Ирод умертвил своих сыновей, воскликнул: гораздо лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном. Можно то же сказать о человеке; это излюбленное дитя провидения подвергается гораздо большему риску, чем все прочие животные; испытав много страданий в этом мире, разве он не находится в опасности быть обреченным на вечные страдания также и на том свете?