Поль-Анри Гольбах - Здравый смысл, или Идеи естественные противопоставленные идеям сверхъестественным

Совесть – внутреннее свидетельство, которое мы даем сами себе в том, что мы действуем добросовестно, чтобы заслужить уважение либо порицание существ, с которыми мы живем. Эта совесть основана на непосредственном знании людей и тех чувств, которые наши действия должны вызвать в них. Совесть для набожного человека состоит в убеждении, что он нравится либо не нравится своему богу, о коем не имеет ни малейшего представления, темные и сомнительные намерения коего возвещены ему лишь подозрительными людьми, знающими не больше, чем он сам, о сущности божества и редко согласными между собой в том, кто нравится богу и кто не нравится. Одним словом, совесть легковерного человека управляется людьми, совесть коих ложна, а интересы тушат свет разума.

Может ли быть совесть у атеиста? Каковы мотивы, заставляющие его воздержаться от скрытых пороков и тайных преступлений, о которых не знали бы другие люди и за которые закон никогда не мог бы покарать его? Он может быть вполне убежден постоянным опытом, что в природе вещей не существует такого порока, который сам не наказал бы того, кто его совершил. Хочет он сохранить свою жизнь? Он будет избегать всех излишеств, которые способны повредить его здоровью; он никогда не захочет влачить жалкое существование и быть в тягость и самому себе, и другим. Что касается тайных преступлений, он воздержится от них из боязни быть вынужденным краснеть перед самим собой, а от своих глаз никуда не спасешься. Если же он разумен, то будет знать цену уважению, которое честный человек должен иметь к самому себе. Он будет знать кроме того, что неожиданные обстоятельства могут открыть другим его поведение, которое он заинтересован скрыть от них.

Загробный мир не снабжает никакими мотивами делать добро тех, которые не находят сами мотивов в этом мире.

«Атеист-теоретик, – скажет нам теист, – может быть честным человеком, но его произведения образуют атеистов-политиков. Государи и министры, не сдерживаемые больше боязнью бога, предадутся без зазрения совести страшнейшим излишествам». Но, каким бы ни предполагать разврат атеиста на троне, разве может этот разврат когда-нибудь быть сильнее и вреднее, чем у стольких завоевателей, тиранов, преследователей, гордецов, распутных придворных, которые, не будучи атеистами и, наоборот, будучи часто очень религиозными, набожными, заставляли стонать человечество под тяжестью их преступлений? Разве государь-атеист может принести больше зла миру, чем Людовик XI, Филипп II, Ришелье, соединявшие религию с преступлением? Нет ничего более редкого, чем государи-атеисты, но нет также ничего более обычного, чем тираны и министры, крайне злые и крайне религиозные.

Каждый человек, ум которого способен рассуждать, не может не знать своих обязанностей, не открыть отношений, существующих между людьми, не размышлять о собственной природе, не может не распознавать своих нужд, склонностей, желаний и не понимать того, что необходимо для его собственного благосостояния. Его размышления, естественно, ведут к познанию морали, существенной для тех, кто живет в обществе. Каждый человек, любящий проверять самого себя, изучать, отыскивать основы вещей, не имеет обычно очень опасных страстей; самой сильной страстью его является желание познать истину, и его гордость – в том, чтобы представить ее другим. Философия способна возделывать и сердце, и ум. Разве, с точки зрения нравов и честности, тот, кто мыслит и рассуждает, не имеет явного преимущества перед тем, кто возвел в принцип желание никогда не рассуждать?

Если невежество полезно священникам и притеснителям человеческого рода, то оно крайне пагубно для общества. Человек, лишенный знаний, не может использовать свой разум как следует; человек, лишенный разума и знаний, – дикарь, которого на каждом шагу могут вовлечь в преступление. Мораль, то есть познание обязанностей, приобретается лишь путем изучения человека и его отношений. Тот, кто никогда не рассуждает о самом себе, никогда не узнает истинной морали и шагает по дороге добродетели неуверенными шагами. Чем меньше люди рассуждают, тем они злее. Дикари, государи, вельможи, подонки общества являются обычно самыми злыми из людей, потому что они рассуждают меньше всего.

Святоша никогда не рассуждает, да и остерегается рассуждать. Он боится всякой критики; он следует авторитету, и часто ложная совесть даже делает его святой обязанностью свершить зло. Неверующий рассуждает, он прибегает к опыту и предпочитает его предрассудкам. Если он рассуждал правильно, его совесть просветилась; он находит для свершения добрых дел более реальные мотивы, чем набожный человек, мотивами которого являются призраки и который никогда не слушается разума. Разве мотивы неверующего не достаточно сильны, чтобы уравновесить его страсти? Так ли он ограничен, чтобы не знать наиболее реальных интересов, которые должны были бы его сдерживать? Хорошо! Он будет тогда порочен и зол; но тогда он будет не хуже, не лучше, чем столько верующих людей, которые, несмотря на религию и ее возвышенные предписания, все же применяют такой образ действий, который эта религия осуждает. Нужно ли меньше бояться верующего убийцы, чем убийцы, не верующего ни во что? Разве набожный тиран менее тираничен, чем нерелигиозный тиран?

Последовательные люди крайне редки. Воззрения влияют на их поведение потому, что оказываются согласующимися с их темпераментом, страстями, интересами. Религиозные воззрения, судя по каждодневному опыту, производят много зла и очень мало добра; они вредны, потому что слишком часто согласуются лишь со страстями тиранов, гордецов, фанатиков и священников; они не производят никаких действий, так как неспособны противостоять текущим интересам огромного количества людей. Религиозные принципы всегда отбрасываются в сторону, когда они противоречат горячим желаниям людей; тогда, даже не будучи безбожниками, люди начинают вести себя так, как будто они никогда не верили.

Можно ошибиться, если захотеть судить о воззрениях людей по их поведению либо об их поведении по воззрениям. Очень религиозный человек, независимо от антиобщественных и жестоких принципов кровожадной религии, может быть иногда, благодаря счастливой непоследовательности, человечным, терпимым, мягким; но тогда принципы его религии не согласуются с мягкостью его характера. Распутник, скандалист, ханжа, прелюбодей, мошенник часто демонстрируют нам, что у них – наиболее правильное представление о нравах.

Почему они не проводят его на практике? Потому что их темперамент, их интересы, их привычки совершенно не согласуются с возвышенными теориями. Суровые принципы христианской морали, которые столько людей считают божественными, лишь очень слабо влияют на поведение тех, кто проповедует их другим. Не говорят ли они нам ежедневно, чтобы мы делали то, что они проповедуют, и не делали так, как они это делают?