ЛУИ ПОВЕЛЬ - УТРО МАГОВ

Аббат принял его вежливо и предложил маленькую кушетку, сделанную целиком из металла, установленную в келье окнами на юг, прося извинения за то, что не может поселить его в почетных апартаментах, которые как раз временно непригодны для жилья по гигиеническим соображениям. Этот новый гость довольствовался обслуживанием людей из своей свиты, а в трапезной разделял с монахами их обычную пищу – вареные травы и похлебку из кореньев.

– Мне стало известно, что вы были подвержены нервным приступам с потерей сознания, – сказал он представшему перед ним брату Фрэнсису. – Сколько сумасшедших и эпилептиков насчитывается среди ваших предков и близких? – Ни одного, ваше преподобие.

– Не смейте меня титуловать преподобием! – взревел сановник. – И имейте в виду, что я безо всякого труда вытрясу из вас правду! Он говорил об этой формальности, как о самой банальной хирургической операции, и, по-видимому, думал, что она должна была практиковаться с незапамятных времен.

– Вы ведь не можете не знать, – продолжал он, – что существуют способы, позволяющие искусственно придавать документам вид старинных, не так ли? Брат Фрэнсис не знал об этом.

Равным образом вам известно, что жена Лейбовича звалась Эмилией, и что Эмма – отнюдь не уменьшительное от этого имени, не так ли? Фрэнсис и на этот счет был не очень осведомлен. Он вспоминал только, что его родители, когда он был ребенком, порой несколько легкомысленно употребляли известные уменьшительные… «И потом, – говорил он себе, – если блаженный Лейбович, благослови его Бог, решил называть свою жену Эммой, то, я уверен, он знал, что делает…» И тут посланец Нового Ватикана принялся преподавать ему курс семантики, да так гневно и жестоко, что несчастный едва не лишился рассудка. После этого грозного сеанса он и сам уже больше не знал, встречал он когда-либо пилигрима или нет.

Перед отъездом Адвокат дьявола тоже захотел увидеть разукрашенную копию, сделанную Фрэнсисом, и несчастный в смертельном страхе принес ее. Некоторое время прелат казался сбитым с толку, затем он справился с собой и заставил себя произнести несколько слов: – У вас и впрямь нет недостатка в воображении, – признал он. – Но я думаю, что здесь слишком много сантиментов. – И он в тот же вечер уехал в Новый Ватикан…

И прошли годы, добавив морщин на лицах и белых волос на висках монахов. В монастыре жизнь шла своим чередом, и монахи, как и в прошлом, продолжали углубляться в свои копии. Брат Иеракс в один прекрасный день захотел сделать печатный пресс. Когда аббат спросил у него, зачем это нужно, он лишь ответил: – Чтобы увеличить производство.

– Ах вот как? – сказал отец-аббат. – А для чего, по-вашему, нужны ваши бумажки в мире, где все счастливы оттого, что не умеют читать? Быть может, вы собираетесь продавать их крестьянам на растопку? Оскорбленный брат Иеракс печально пожал плечами – и монастырские переписчики продолжали скрипеть гусиными перьями…

Наконец в одно весеннее утро, незадолго до великого поста, в монастырь явился новый посланец, принеся превосходную новость: досье, собранное для канонизации Лейбовича, теперь было закончено, и основатель ордена Альбертинцев вскоре будет фигурировать в календаре святых.

В то время как вся община радовалась, отец-аббат – теперь уже очень старый и изрядно выживший из ума – велел позвать брата Фрэнсиса.

Его Святейшество требует вашего присутствия во время празднества в честь канонизации Айзека Эдварда Лейбовича, – прошамкал он. – Готовьтесь к отъезду. – И он добавил ворчливым тоном: – Если вы намерены упасть в обморок, то делайте это в другом месте! Путешествие молодого монаха до Нового Ватикана требовало не менее трех месяцев, может, даже больше – все зависело от расстояния, которое он успеет покрыть до того, как воры с большой дороги неизбежно отнимут у него осла.

Он отправился один, без оружия, с одной только деревянной чашкой для сбора подаяния. Он прижимал к сердцу разукрашенную копию плана Лейбовича и всю дорогу молил Бога, чтобы ее не отобрали воры. Правда, воры были людьми невежественными и не знали бы, что с ней делать… Все же, из предосторожности, монах нацепил кусок черной материи на правый глаз: крестьяне были суеверны, и угрозы «дурного глаза» было порой достаточно, чтобы обратить их в бегство.

После двух месяцев и нескольких дней пути брат Фрэнсис встретил «своего» вора на горной тропинке в густом лесу, вдали от всякого жилья. Это был человек маленького роста, но, видимо, крепкий, как бык. Расставив ноги, скрестив на груди могучие руки, он стоял поперек тропинки, ожидая монаха, который тихо приближался к нему на своем осле… Вор, казалось, не имел никакого оружия, кроме ножа, который он вытащил из-за пояса. Встреча вызвала у монаха глубокое разочарование: в течение всего своего долгого пути он в глубине души не переставал надеяться на встречу с давешним пилигримом. – Стой! – приказал вор.

Осел остановился сам. Брат Фрэнсис откинул капюшон, чтобы стала видна черная повязка, и медленно поднес к ней руку, как бы готовясь показать некое ужасное зрелище, скрытое под тканью. Но вор, закинув голову назад, разразился мрачным, просто-таки сатанинским смехом. Монах поспешил пробормотать заклинание, что не произвело на вора никакого впечатления.

– Это на меня уже давным-давно не действует, – сказал он. – Ну-ка, слезай, да поживее! Брат Фрэнсис пожал плечами, улыбнулся и без всякого протеста сошел с осла.

– Желаю вам здравия, сударь, – сказал он. – Вы можете взять осла, – мне будет полезно пройтись пешком. И он уже двинулся в путь, когда вор преградил ему дорогу. – Погоди! – крикнул он. – Разденься-ка догола, да покажи, что у тебя с собой! Извиняющимся жестом монах показал ему чашку для подаяния, но вор снова расхохотался.

– Штучки с бедностью мне уже надоели! – заверил он свою жертву саркастическим тоном. – Но у последнего нищего, которого я остановил, в сапоге оказалась сотня золотых. Так что раздевайся, да поскорее! Когда монах разделся, вор обшарил его одежду, ничего не нашел и возвратил ее.

– Теперь, – продолжал он, – посмотрим, что в этом пакете. – Это только документ, сударь, – запротестовал монах, – документ, не имеющий никакой ценности ни для кого, кроме его владельца. – Разверни пакет, тебе говорят! Брат Фрэнсис повиновался, не говоря ни слова, и украшения пергамента засверкали на солнце. Вор восхищенно присвистнул.

– Красота! До чего же моя жена будет довольна, если повесит это на стене в нашей комнате! При этих словах бедный монах почувствовал, что сердце у него упало, и забормотал молитву: «Если Ты послал его, чтобы испытать меня, Господи, молю Тебя от всей души, дай мне, по крайней мере, смелость, чтобы умереть как мужчина, потому что если назначено, чтобы он отнял у меня это, то отнимет он только у трупа Твоего недостойного слуги!» – Заверни! – приказал разбойник, уже принявший решение.