Евгений Елизаров - Сотворение мира или эволюция?

До того, как эти представления вдруг рухнули под напором новых открытий и нового мышления, перспективы развития науки вселяли только радужные надежды; с помощью законов механики можно было вычислить точную траекторию движения любого материального тела – от обычного яблока до звездных систем. «Сегодня можно смело сказать, что грандиозное здание физики – науки о наиболее общих свойствах и строении неживой материи, о главных формах ее движения – в основном построено. Остались мелкие отделочные штрихи», – так говорил, выступая перед коллегами, Вильям Томсон, лорд Кельвин, президент Лондонского королевского общества в канун нового, 1900 года. И эти слова не вызвали тогда никаких возражений, напротив, были выслушаны теми, чей вклад в завершение общетеоретических конструкций было трудно переоценить, со всей благосклонностью. Но ведь и атом – это точно такая же материальная частица, к которой должны быть применимы все законы механики; принципиальные отличия атома от планеты, как это представлялось тогда, состояли только в линейных размерах этих объектов. А следовательно, и движение любого атома могло быть со всей степенью строгости описано универсальными законами механики. А следовательно, ничто и в самом деле не мешало «механике» беспрепятственно перетекать в «химию», той – в «биологию» и так далее.

Изучение свойств радиоактивности, обнаруженной Антуаном Анри Беккерелем в 1896 году, установление того факта, что даже атом – символ неделимости и постоянства – отнюдь не монолитен (Дж.Дж. Томпсон 1903, Хантаро Нагаока 1903 – 1904, Эрнест Резерфорд, 1911, Нильс Бор 1913), и уж тем более неподвластен чистым законам классической механики (Макс Планк, 1900), появление теории относительности (Альберт Эйнштейн, 1905, 1916), – все это было еще впереди, пока же все ограничения человеческого разума сводились только к одному – к неспособности выполнять громоздкие и сложные технические вычисления, связанные с одновременным расчетом траекторий движения множества взаимодействующих друг с другом материальных частиц.

Конечно, приписывать такую картину мира одному только Ньютону было бы совершенно неправильным; глубоко верующий, более того, посвящавший много времени теологическим исследованиям человек, он, разумеется, не мог не понимать, что механическое сложение атомов в принципе не способно породить бессмертную душу человека. Однако то, что механистическая картина всеобщего мироустройства сложилась под влиянием в первую очередь именно его взглядов, – все же несомненно. Авторитет его для многих был абсолютен: известны стихи, обыгрывавшие едва ли не самый знаменитый стих книги Бытия: «Был этот мир глубокой тьмой окутан. «Да будет свет!» – и вот явился Ньютон». (Это один из многих переводов, может быть, самый известный в русскоязычной литературе, но, наверное, не самый удачный, ибо не передает той торжественности старинной оды, в ритме которой звучит англоязычный оригинал Александра Попа:

Но вернемся к нашему предмету и воздадим должное другим мыслителям: ведь между временем Ньютона и концом XIX века пролег век Просвещения, апостолы которого сделали очень многое для разрушения веры в сверхприродное содержание всего того, что отличает живую душу от мертвой материи. Становилось чуть ли не дурным тоном смотреть на материальный мир иначе, чем на всеобщее торжество законов механики. Знание этих законов позволяло «на кончике пера» открывать новые планеты (Адамс, Леверье 1845 – 1846). Искусство механики позволяло создавать забавные аппараты, до тонкостей копирующие движение животных и даже самого человека. Были известны механические устройства, искусно игравшие в шахматы; правда, в конечном счете выяснялось, что это простое мошенничество, но даже это не мешало верить тому, что еще немного и будет-таки разгадана самая глубокая тайна человека. Словом, уже сам человек начинал рассматриваться как некоторый пусть и предельно сложный, но все же вполне поддающийся точному инженерному расчету, а значит, и искусственному воспроизводству механизм. Один из виднейших представителей французского Просвещения, подготовившего почву для революции 1789 года, так и назвал свою работу: «Человек-машина». В ней, возражая Рене Декарту, который, в общем-то, тоже склонялся к его машиноподобности, но все же признавал, что эта машина имеет еще и бессмертную (а значит, не сводящуюся к простой комбинации материальных элементов) душу, полностью исключил всякую возможность двойственности человеческой природы. Правда, в этой работе утверждалось, что человек «настолько сложная машина, что совершенно невозможно составить о ней ясную идею, а следовательно, дать точное определение» [13], но эта оговорка в сущности ничего не меняла.

Открытия конца XIX – начала ХХ века заставили пересмотреть многое. Но рудиментарные формы старых научных представлений еще сохранялись. Печальней всего тот факт, что сохранялись – и во многом продолжают сохраняться по сию пору – они прежде всего в среде биологов-эволюционистов. Ведь именно ими до сих пор принимается, что все свойства любой биологической структуры определяются исключительно свойствами тех атомов и молекул, из которых в конечном счете и формируется живая ткань. Правда, законы их движения сегодня описываются уже не простой механикой, но квантовой, однако это обстоятельство не мешает теперь уже квантовой механике плавно перетекать в химию, химии – в биологию, биологии – еще дальше. Все отправления жизни по-прежнему сводятся к биохимии и биофизике.

На волне же всеобщей эволюционной эйфории, захлестнувшей в конце прошлого столетия едва ли не все естествознание, договаривались и до того, что даже головной мозг выделяет «мысль, как печень желчь». Иными словами, все отправления духовной жизни человека сводились к чисто физиологическим процессам. Вот элементы кредо, высказанного одним из виднейших эволюционистов того времени, немецким биологом Эрнстом Геккелем (1834—1919) в его «Чудесах жизни»: «…3. Познание есть физиологическое явление; анатомический орган есть мозг. 4. Единственная часть человеческого мозга, в которой находится познание, есть определенная часть мозговой коры, фронэма»… 5. Фронэма есть чрезвычайно совершенная динамоэлектрическая машина, составными частями которой являются миллионы физических клеточек (фронэнтальных клеточек). Точно так же, как по отношению к другим органам тела, (духовная) функция данной части мозга есть конечный результат функций составляющих его клеток» [14].

Мы намеренно приводим эти его положения по знаменитой книге В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», чтобы подчеркнуть то непреложное обстоятельство, что фундаментальные положения естествознания всегда были (и продолжают оставаться по сию пору) оружием в идеологической (а значит, и в политической) борьбе. Вот как об этом писал В.И.Ленин: «Буря, которую вызвали во всех цивилизованных странах «Мировые загадки» Э.Геккеля, замечательно рельефно обнаружила партийность философии в современном обществе, с одной стороны, и настоящее общественное значение борьбы материализма с идеализмом и агностицизмом, с другой.» [15](курсив источника).