Джеймс Скотт - Анархия? Нет, но да!

Если попытаться очень кратко изложить очень длинную историю, то Homo sapiens существуют как вид около 200 тысяч лет. Государства были «изобретены» примерно пять тысяч лет назад, но бóльшая часть человечества еще тысячу лет назад жила без каких-либо намеков на образования, которые можно было назвать государством. Большинство живущих в государствах людей относились к мелким собственникам — это были крестьяне, ремесленники, лавочники, торговцы. В XVII веке, когда стало зарождаться самоуправление, права на него распределялись исходя из статуса и богатства. Крупные бюрократические организации, характерные для нашего времени, возможно, создавались и строились по принципу монастыря или казармы, но в сущности своей они появились только в последние два с половиной столетия. Иначе говоря, люди долгое время жили вне государства, и потом, вплоть до XVIII века, они сильно различались между собой в зависимости от того, были ли они формально несвободными (рабами, крепостными и зависимыми) или мелкими собственниками, которые составляли значительную часть населения и теоретически, а часто и практически обладали определёнными правами: создавать семью, владеть землей и наследовать её, организовываться в цеха, выбирать старост и бить челом монархам. Таким образом, относительная самостоятельность и независимость подчинённых классов принимала две формы: либо жизнь на обочине, контролировать которую государство было не в состоянии, либо жизнь в рамках государства и с минимальными правами, какие давало обладание небольшим имуществом.

Подозреваю, что невероятное стремление многих людей в совершенно разных обществах к обладанию собственным земельным наделом, собственным домом, собственным магазином объясняется не только минимальной самостоятельностью, то есть возможностью распоряжаться собой, и уверенностью, которую такое обладание давало. Связанные с обладанием имуществом статус, достоинство и почёт в глазах и государства, и соседей также играют большую роль. Томас Джефферсон считал независимое малое крестьянское хозяйство местом воспитания добродетелей и основой для демократической гражданственности:

Обрабатывающие землю суть наиболее ценные граждане: они самые энергичные, самые независимые, самые добродетельные и сильнее всего привязаны к своей стране и любят её свободу [23].

Изучая материалы о крестьянских сообществах, я не мог не обратить внимания на то, с какой невероятной силой даже малоземельные крестьяне держались за самый маленький клочок земли, тогда как чисто логически с экономической точки зрения они бы выиграли, взяв землю в аренду на более выгодных условиях или переехав жить в город. Те, у кого не было своей собственной земли, стремились взять участок в долгосрочную аренду, желательно у родственников — и с точки зрения статуса это было лишь немного хуже, чем владеть землей. Те же, у кого не было ни земли, ни возможности арендовать её на хороших условиях, вынуждены были батрачить на других людей, но изо всех сил держались хотя бы за свой огородик. С точки зрения чистого дохода, многие арендаторы были богаче, чем мелкие землевладельцы, а многие батраки — богаче некоторых арендаторов. Однако для крестьян решающей была разница в самостоятельности, независимости и, соответственно, в социальном статусе. Землевладелец, в отличие от арендатора, ни от кого не зависел, а арендатор отличался от наёмного работника тем, что, пусть и в течение некоторого времени, но имел землю и мог управлять своим рабочим временем. Батрак, со своей стороны, впадал в унизительную зависимость от доброй воли своих соседей и родственников. Но крайней степенью унижения была потеря последнего материального символа независимости — земельного надела.

Спускаясь по социальной лестнице, мы наблюдаем снижение экономической безопасности и уменьшение независимости. Однако мечта мелкой буржуазии состояла, в сущности, не в абстрактном вычислении безопасного дохода, а в глубоком желании полностью участвовать в делах своей маленькой общины. Обладать имуществом значило иметь возможность праздновать свадьбы, похороны и, как, например, в одной малайской деревне, праздник окончания поста Рамадан, что позволяло людям показать свою социальную значимость и подчеркнуть свой статус. «Середняки», имевшие достаточно ресурсов для отправления этих ритуалов, были не только самыми влиятельными людьми в деревне, но и примерами для подражания. Если человек сильно недотягивал до этого стандарта, то он переходил в другой, низший разряд.

Разбитые мечты мелкой буржуазии по традиции зажигают революцию. «Землю крестьянам» — этот лозунг в той или иной форме всегда повторялся во время аграрных революций. Крестьянскую революцию 1917 года в России подстегнули солдаты, побежденные на австрийском фронте и немедленно поспешившие домой, чтобы участвовать в переделе и захватах земли. Для многих т. наз. «голых палок» (непривязанных, «лишних») — безземельных наёмных работников —перед революцией 1949 года в Китае Народно-освободительная армия давала драгоценный шанс завоевать свой собственный земельный надел, жениться и достичь, наконец, желанной возможности полноценно участвовать в жизни общества, включая и право на достойные похороны. Ключом (или приманкой?) к активному участию крестьян практически во всех революциях XX века были обещания, что они получат землю, а значит, и социальный статус, и независимость. Когда же за земельной реформой следовала коллективизация, большинство крестьян воспринимали её как предательство их надежд, и поэтому сопротивлялись ей.

Мечтаниями мелкой буржуазии тешится и промышленный пролетариат. Поразительный пример этого — воинственные шахтеры и сталевары Рурского бассейна, самые что ни на есть «красные» рабочие, на которых Ленин возлагал большие революционные надежды в 1919 году [24]. Когда их спрашивали, чего они хотят, выяснялось, что их чаяния удивительно просты. Как и ожидалось, они хотели повышения зарплаты, сокращения рабочего дня и увеличения продолжительности перерывов. Однако помимо того, что марксисты уничижительно называют «профсоюзным самосознанием», они жаждали уважения со стороны начальства (чтобы их называли господами) и мечтали о собственном доме с садом. Вряд ли стоит удивляться тому, что недавно переехавшие из сел в город пролетарии мечтают все еще по-деревенски, но их требования уважения и независимости трудно согласуются как со стереотипом «экономически озабоченного» рабочего класса, которому нужен только длинный рубль, так и со архетипом революционного пролетариата.

На протяжении последних нескольких десятилетий в опроснике общественного мнения у рабочих в США значился один и тот же вопрос: какую работу они предпочли бы заводу? На удивление, многие из них выразили желание открыть магазин или ресторан или заняться сельским хозяйством. Общая тема, прозвучавшая в этих мечтах — это свобода от постоянного контроля и самостоятельный режим рабочего дня, что в их глазах более чем компенсировало переработки и риски, связанные с таким малым бизнесом. Большинство рабочих, разумеется, никогда не воплощают свои мечты в реальность, но постоянство, с которым у них возникает эта фантазия, явно показывает её силу.