Константин Кеворкян - Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники [litres]

В работе радиостанций часто принимали участие известные в СССР люди. Среди них числились Эрнст Тоглер (один из руководителей Коммунистической партии Германии, депутат рейхстага; обвинен в поджоге Рейхстага, потом сотрудничал с нацистами) и Карл Альбрехт (в 1930-е годы возглавлял наркомат лесной промышленности СССР, был репрессирован, но бежал и сумел перебраться в Германию; опубликовал книгу «В подвалах ГПУ»). Они, и подобные им «проверенные» кадры использовались в работе таких средств массовой дезинформации, как радиостанция «Старая гвардия Ленина». Она вела свои передачи, используя в качестве маскировки свою якобы принадлежность к старым большевистским кадрам, недоистребленным Сталиным.

Национальное радиовещание также не оставалось в стороне от внимания нацистских агитаторов, в чем им охотно помогали местные журналисты. Впрочем, помогают и до сих пор. 28 октября 1943 года на волнах львовской радиостанции украинские националисты вопрошали: «Так куда же стремится «рать-освободительница», где снова хочет топтать украинскую землю сапог красной Москвы, куда снова хотят попасть большевистские вшивые «освободители» с портретом Сталина вместо православной иконы, с энкаведистами, как учителями советской правды и освободителями нас от бренной жизни, мастерами по отправке на тот свет после пыток и мук людей?! В этом энтузиазме раскрывается нутро прожорливого Иосифа Виссарионовича и его прихлебателей. Они хотят захватить всю украинскую землю в свои руки и завести на ней на свой советский лад сеть памятников-могил» (22).

Упоминание НКВД вовсе не случайно. Репрессии тридцатых годов дали нацистам серьезный довод в психологической войне. Советский подпольщик К.Ю. Мэттэ вспоминал: «Фашистская агитация делала очень большой упор на то, что в СССР нет почти ни одной семьи, в которой бы кто-либо из родных или родственников не был осужден или не преследовался бы органами НКВД. Это оказалось одним из самых выигрышных козырей в руках фашистов, так как почти все население соглашалось с этим, хотя впоследствии и говорило, что… немцы своими зверскими расправами, небывалыми в истории человечества, оставили большевиков далеко позади» (23).

Тема репрессий тщательно смаковалась и в контексте антисемитской пропаганды. По сути дела, ставился знак равенства между сталинскими палачами и евреями. «Линия нашей пропаганды вполне ясна: мы должны по-прежнему разоблачать совместную работу большевизма и плутократии, выставляя все более и более еврейский характер этого фронта» (Геббельс). (24) И, выполняя указания своего шефа, нацисты всемерно разжигали в Советском Союзе антисемитизм, используя все средства, включая радиовещание. «Защищайте свободу русского народа и помогайте нашей родине выполнять дело Сталина, Кагановича, Берии», – язвительно говорилось в радиопередаче, комментировавшей призывы ЦК ВКП(б) к годовщине Октябрьской революции: «Вот это лозунг, так лозунг! Требуйте от русских людей, чтобы, не жалея своей крови и жизни, они защищали родину от врагов русского народа… То, что тут говорится о победе, это жидовская фирма, это нигде не виданная кабала и тюрьма подлинной родины и русского народа. И приходится дольше истошно звать на помощь братьев-славян, забывая, что кому-кому, а Сталину и Кагановичу славяне не братья» (25).

Уже 9 июня 1941 года немцы издали на русском языке бессмертный бестселлер антисемитской литературы – «Протоколы сионских мудрецов». Этот памфлет, выдаваемый за подлинный план всемирного еврейского заговора, открывался цитатой из «Майн Кампф», где утверждалось, что ««Протоколы» – очень нужная и актуальная книга. «Протоколы сионских мудрецов», столь ненавистные евреям, несравненным образом показывают, насколько все существование этого народа построено на непрерывной лжи. То, что многие евреи, может быть, делают бессознательно, здесь излагается с полным сознанием…

Кто просмотрит исторические события последних 100 лет в свете этой книги, тому сразу станет понятно, почему еврейская пресса подняла такой гвалт. Ибо в день, когда эта книга станет достоянием народов, еврейская опасность может считаться преодоленной» (26).

Вслед за изречениями Гитлера шли антисемитские высказывания Вольтера и Гёте, Гюго и Наполеона. Вольтер, например, утверждал: «Эта маленькая нация не скрывает своей непримиримой ненависти ко всем остальным народам. Ее представители всегда жадны к чужому добру, подлы при неудаче и наглы при удаче». Здесь же, в обоснование «окончательного решения еврейского вопроса», цитировалась статья «Еврейский вопрос» из «Дневника писателя за 1877 год» Ф.М. Достоевского: «Что если бы не евреев было в России три миллиона, а русских, и евреев было бы 160 миллионов? Ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они им сравняться с собою в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы их прямо в рабов? Хуже того, не содрали бы кожу совсем, не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали с чужими народами в старину?» Исследователь Б. Соколов отмечает, что в оригинале у Достоевского написано «80 миллионов», не 160. Но численность населения страны нацистские агитаторы сознательно увеличили вдвое – для придания цитате большей актуальности (27).

В 1933–1945 годах на территориях, находившихся под нацистским контролем, жило около 3 миллионов евреев, что, к слову сказать, дает возможность современным исследователям оспаривать официальную цифру жертв среди евреев – 6 миллионов человек. Но сейчас разговор не о количестве жертв – в любом случае они чудовищны. На востоке гитлеровцы окончательно отбросили маску цивилизованных людей и приступили к физическому истреблению всего еврейского народа. Были сформированы т. н. айнзатцгруппы, в которые отобрали 3 тысячи добровольцев, задачей которых стало убийство гражданского населения за линией фронта. Расчет также делался на привлечение местных кадров, вроде батальона из бывших военнослужащих польской армии украинской национальности, сформированного зимой 1940/41 годов. Этот батальон назвали «Нахтигаль» («Соловей»), поскольку он имел хор, сравнимый с лучшими, получившими международную известность казачьими хорами.

Первый акт трагедии разыгрался в захваченном в начале войны Львове. Вот как описывает приход немецких войск во Львов один из чудом уцелевших узников гетто Д. Кахане: «Когда советские войска оставляли Львов, в городе было три тюрьмы, забитые арестантами… Многих из них приговаривали к смертной казни, а трупы закапывали во дворе тюрьмы… Гестапо решило использовать то, что происходило в тюрьмах при советской власти, для своей пропаганды. Евреев заставили вскрывать могилы в тюрьмах в присутствии специально созданных комиссий… Началась бесовская игра. Немцы хватали евреев прямо на улицах и в домах и заставляли работать в тюрьмах… Украинцы и поляки охотно помогали немцам. В три или четыре дня операция была завершена. Каждое утро сгоняли около тысячи евреев, которых распределяли по трем тюрьмам. Одним приказывали разбивать бетон и выкапывать тела, а других заводили во внутренний тюремный двор и расстреливали» (28). Убивали не только евреев. В воспоминаниях министра иностранных дел союзной немцам Словакии о львовской резне говорилось: «Группы украинских националистов врывались в квартиры 36 ученых с мировым именем: педагогов, ректоров, геологов, хирургов, между ними профессора математики, бывшего председателя польского правительства Казимира Бартеля, писателя и академика Бой-Желенского. Их привели в свой штаб, где зверски мучили, а ночью вывезли за город в Вулецкий парк, заставили себе вырыть общую могилу, а затем их расстреляли». И там же: «Местному фотографу носили проявлять фотопленки, на которых было запечатлено позирование возле убитых, застреленных, повешенных и замученных» (29). Откровенно говоря, я не слышал, чтобы кто-нибудь из преступников, устроивших львовский погром, покаялся, а современная украинская историческая наука его замалчивает из-за слишком явного участия в нем формирований украинских националистов.