Владимир Бушин - Спасатели и гробовщики Владимира Путина

А его любимый писатель Шекспир, я думаю, если бы спросили, что он может сказать о нашей нынешней жизни, оглянувшись окрест, ответил бы строкой из своего знаменитого 66-го сонета: «Все мерзостно, что вижу я вокруг!».

Писатель М. Любимов, полковник, в прошлом кадр КГБ, разведчик под шляпой дипломата, на мои замечания о его юбилейной беседе в «Литературной газете» ответил мне письмом, начатом радостно: «Ах, дражайший Владимир Сергеевич, как сладко стало на душе!..». Что ж, последую его примеру, хотя у меня на душе совсем не сладко.

Вы, милейший Михаил Петрович, пользуясь случаем, решили в своем ответе дать категорически ясную полковничью оценку очень многому в прошлом и настоящем — от моего отношения к некоторым писателям до Сталина, сталинской Конституции, Великой Отечественной войны. Начну по порядку.

Вы уверяете читателей писательской газеты, что я ненавижу писателей И. Бродского, Б. Окуджаву, Б. Слуцкого и А. Солженицына. Со всеми, кроме первого, я был знаком, а с последним вначале дружески переписывался, нахваливали мы друг друга, встречались, но когда он раскрылся во всей неотразимой красе, написал о нем книгу «Гений первого плевка».

Ненависть — чувство сильное и живое, а все эти писатели, увы, как говорят ваши англичане, уже «присоединились к большинству». Но с чего вы взяли, что я ненавижу их? В вашем синодике вполне мог быть и Евгений Евтушенко, пожалуй, он даже имеет на это больше права, чем все остальные. Мы с ним не раз обменивались инъекциями. Но вскоре после его смерти в большом зале ЦДЛ проходило некое мероприятие, и когда меня вызвали на сцену, я сказал, что здесь, на этом месте, десять дней назад лежал в гробу Евгений Евтушенко. И как к нему ни относись, это было явление в нашей жизни и литературе. И предложил почтить память поэта вставанием. Все встали… Даже Куняев… Мог ли так поступить человек, ненавидящий покойника? Жизнь несколько сложнее, чем думают некоторые престарелые отставники.

Великий поэт однажды воскликнул:

Это ненависть, притом запредельная.

Другой великий поэт признавался:

Тоже все ясно, и не только для жирных.

Конечно, есть фигуры, которые мы, русские советские люди, просто обязаны ненавидеть и после их смерти: Колчака, Гитлера, генерала Власова, Солженицына… Однако…

Когда 1 мая 1945 года мы на фронте узнали о самоубийстве Гитлера, никто не ликовал. Наши чувства, как мы узнали позже, выразил Сталин: «Доигрался, подлец!».

Существует известный спектр, градация отрицательных чувств человека к другим людям и явлениям: равнодушие, неприятие, неприязнь, отвержение, презрение, отвращение, опасение, враждебность, негодование, боязнь, ненависть… Мир страстей необъятен! К Бродскому, например, я всегда был равнодушен, особенно после того, как прочитал в «ЛГ» то, что писали о нем антисоветчик Василий Аксенов и советский патриот Эдуард Лимонов, знавшие его в Америке. Оба очень талантливые, но во всем такие разные писатели, они были единодушны в своем убедительном отвержении Бродского как в литературном, так и человеческом его существе. «Вполне середняковский писатель, ловко организовавший себе Нобелевскую», — писал один. «Поэт-бухгалтер, все пересчитает и опишет», — утверждал другой.

Да, разноцветный спектр, градация, регистр… Но вы избрали для меня крайнюю степень, и вам «интересно знать, какой бифштекс» я отбил бы из тех, кого ненавижу. Вообще-то вы уже этим заслужили, чтобы самому стать бифштексом. Ведь в свое время кое-кто так же писал кое-куда про товарища Н.Н., который, допустим, пожаловался на длинную очередь в магазине: «Интересно знать, что он вообще думает о советской власти. Не сделать ли вам из него бифштекс?».

Поэтому объясняю: иные произведения и поступки названных вами писателей вызывают у меня негодование, и я отвергаю их лживый, оскорбительный для народа смысл.

А как иначе русский человек, советский гражданин может относиться к тому, как «особо любимый» вами Слуцкий изобразил праздничный прием летом 45 года в Кремле, на котором присутствовали маршалы Жуков, Василевский, Рокоссовский, авиаконструкторы Туполев, Яковлев, Илюшин, писатели Фадеев, Симонов, Эренбург, — прием, посвященный победе над немецким фашизмом, Слуцкий представил в стихотворении «Терпение» как пьяную сходку! И этого вашему любимцу мало! Того, под чьим руководством мы добились победы, и кто тогда поднял бокал на здоровье русского и всего советского народа, ваш любимец миллионным тиражом «Огонька» (В. Коротич) объявил ничтожеством, трусом. Ведь не надо быть разведчиком, чтобы понять, какая это оскорбительная для народа мерзость и подлость, и кому, чему в этом случае, оболгав торжество и извратив тост, служил ваш любимец, недавний майор политотдела армии. Ему, уверявшему, что «говорю от имени России», помнить бы, что ждало его, еврея, если бы не те, кто сидел в зале, если бы не победа, если бы не Сталин.

А Бродский маршала Жукова и всех солдат, погибших в Великой Отечественной войне, всех ее участников счел заслужившими ад, куда он мысленно их и отправил в своем сочинении «На смерть Жукова».

Тоже «особо любимый» вами Окуджава явился сперва как бард, и такие его песни как «Последний троллейбус», «Надежды маленький оркестрик», «Виноградная косточка» нравятся мне до сих пор. Но я писал о его прозе и при этом защищал русскую историю и русский язык, с чем у знаменитого автора было не все благополучно. Ну, в самом деле, например: «Сослуживцы чинили ему всяческие куры». Это ж анекдот! Забытое выражение «стоить куры» означает совсем не то, что думал Булат. И таких анекдотов у него вороха! «Он ритмично недоумевал», «Петербурга и след простыл», «Как многозначительно расположились ей ключицы», «В доме происходит озноб», «За окном брезжили сумерки» и т. п.

Позже Окуджава признался в газете «Подмосковье», как он с радостью, с наслаждением 4 октября 1993 года смотрел по телевидению расстрел танками Дома Советов. Даже по ельцинским данным тогда погибло около двухсот сограждан Окуджавы, и он, поэт, наслаждался их смертью. И объяснил свой восторг: «Я не любил этих людей». И этого ему достаточно, чтобы желать смерти этих людей и радоваться ей! А трогательный «оркестрик» и милая «виноградная косточка» ничуть этому не помешали… А вам, М.П., и это по барабану? Или вы не знали?..

Ну, а как было не написать о беспардонном вранье Солженицына, о том, например, что он на многое имеет право, ибо «всю войну, не уходя с передовой, командовал батареей»? Но, во-первых, «вся» его война началась только в мае 1943-го, т. е. он попал на фронт почти на два года позже, чем многие; а «батарея» его, во-вторых, была без единой пушки, одни приборы да циркули — батарея звуковой разведки; а его «передовая», в-третьих, была такой, что к нему из Ростова приехала жене, и днем она переписывала его бессмертные поэмы, до сих пор не изданные, а вечером они читали вслух «Жизнь Матвея Кожемякина».