Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Когда на одной личности фокусируются основные надежды и достижения, стоит ли удивляться, насколько хрупкой становится такая конструкция и сколь многое начинает зависеть от тривиальности и случая. «На какой же тонкой нити подвешены порой величайшие из дел», — прокомментирует Черчилль эту особенность [350].

Приведенное высказывание относится к 1940 году. В своем произведении Черчилль возвращается к этой мысли при описании Гражданской войны в США на примере сражения при Чансе-лорсвилле, 1863 год. Второго мая 18-й северокаролинский полк по ошибке открыл огонь по отряду своего командующего генерала Джексона. Три пули пробили левое предплечье и плечо генерала. Когда его доставили в госпиталь, он потерял слишком много крови и уже не мог связанно говорить. Тем же залпом насмерть был убит штабной офицер Джексона, который должен был продолжить реализацию его плана. Командование принял Эмброуз Пауэлл Хилл (1825–1865), получивший вскоре ранение осколком и сдавший командование Роберту Эмметту Родсу (1829–1864). Хилл остановил наступление, и фланговая атака Джексона, которая должна была изменить ход сражения, сорвалась. «Никто не знал планов Джексона, — объясняет Черчилль, — а сам он уже лежал без сознания. Вот такие мелочи способны менять ход событий в мире» [351]. На восьмые сутки после ранения Джексон скончается. Вошедший в историю, как Джексон Каменная Стена, он был одним из самых талантливых военачальников Юга и самым близким сподвижником генерала Ли. Последний считал гибель своего товарища одной из основных причин поражения конфедератов в Гражданской войне.

Но и без столь драматических событий теория превосходства индивидуального перед массовым имеет узкие места. Кто как не Черчилль понимал, что, несмотря на все достижения, успехи и свершения, которые яркой вереницей тянутся за той или иной персоналией, привлекая внимание современников и историков, сами творцы истории не могут похвастаться владением ситуации. Да и ситуации бывают разными, и порой события, вызывающие пересуды, противостояния и потери сегодня, в ближайшем будущем не привлекают к себе внимания и не оказывают особых последствий. «Долгая и запутанная борьба за лидерство была важна для тех, кто жил в тот период, но почти не повлияла на последующий ход истории», — отмечает Черчилль эту особенность на примере междоусобицы англосаксонских королей [352].

Но даже в тех случаях, когда на перекрестах истории определяется будущее, даже в эти критические моменты, выдающиеся представители человечества неспособны обозреть весь масштаб решаемой ими проблемы, просчитать все нюансы, влияющие на выбранный сценарий, предсказать все последствия своих действий, проконтролировать каждое звено выковываемой цепи. Более того, нередки случаи, когда благие намерения приводят к удручающим последствиям, а обычно не вызывающие уважения качества и замыслы обеспечивают положительный результат. «Победа, как правило, неуловима, — заметит наш герой во время одного из выступлений в палате общин в 1941 году. — Случайности происходят. Ошибки допускаются. Порой правильные предпосылки приводят к просчетам, а неправильное представление — к верным выводам. Война слишком трудна, особенно для тех, кто принимает в ней участие или пытается ею управлять». Аналогичный тезис развивается и на страницах четырехтомника: «В долгой истории Англии мы часто видим, как способные, талантливые правители своими добродетелями порождают будущее зло, а слабые, безвольные монархи открывают дорогу прогрессу». Так, например, стало с Эдуардом II, «сама слабость правления которого в итоге способствовала укреплению Англии», и «внимательный наблюдатель заметил бы значительный рост национального могущества и процветания». Схожий мотив слышится в главе про одиозного Иоанна Безземельного, при котором, несмотря на все его недостатки, появилась Великая хартия вольностей. «Если принять во внимание все обстоятельства, — указывает автор, — то понимаешь, что британский народ и англоязычный мир гораздо больше обязаны порокам Иоанна, чем добродетелям его предшественников» [353].

Все перечисленные выше имена виднейших деятелей истории касаются исключительно мужчин. Черчилля трудно причислить к рьяным сторонникам феминизма. Он был сыном взрастившей его эпохи, где проблема равноправия полов находилась на периферии сознания власть имущих, и если до ее решения и доходили руки, то последствия этих действий были не в пользу женщин. И тем не менее, он находит место в своем объемном сочинении и для представительниц прекрасной половины человечества. Выше уже упоминались имена Боудикки и Жанны д’Арк. Черчилль уделяет также большое внимание королеве Елизавете I, и даже называет в ее честь две главы, используя при этом красноречивые прозвища дочери Генриха: «Добрая королева Бесс» и «Глориана» [158]«Знаменитыми были правления наших королев, — заметит Черчилль в 1952 году. — Под их началом наша страна пережила некоторые из величайших периодов своей истории». В своей книге он признает, что «именно королевы, возможно, служили нашей нации наилучшим образом» [354].

Черчилль упоминает не только тех, кто правил, но и тех, кто сражался за власть. Одной из первых женщин, которая приблизилась к английскому трону и даже на короткое время захватила престол, стала дочь Генриха I Матильда (1102–1167), вошедшая в историю, как императрица Мод. Представляя ее читателям, автор говорит о ней, как о «жесткой, гордой, суровой, ставившей политику выше всех других страстей, даже неистовых». Восхищается Черчилль также и Маргаритой Анжуйской (1430–1482), называя ее «выдающейся личностью своего времени». Он выделяет ее «мужество и напористость, убежденность и решительность», отмечая, что «редкий человек мог сравниться с ней силой духа» [355]. Единственным упущением можно считать скромное обхождение с одной из влиятельных и известнейших женщин своего времени — Алиенорой Аквитанской (1124–1204), супругой Генриха II и матерью Ричарда I. Черчилль упоминает ее пятнадцать раз, но не дает ей ни привычной для своего труда резюмирующей оценки, ни заслуженных дифирамб. Он частично восполняет этот пробел, достаточно подробно описывая другую женщину. Она не сражалась за власть, и хотя ее имя связано с войной, свою славу она заработала тем, что спасала жизни там, где другие их забирали, и подняла свою профессию на новый уровень. Речь идет о сестре милосердия Флоренс Найтингейл (1820–1910). «В эпоху горделивого господства мужчин, — отдает ей должное британский политик, — она дала женщинам XIX века новое общественное положение, которое произвело переворот в социальной жизни страны и даже внушило им желание голосовать» [556].