Себастьян Хаффнер - Некто Гитлер: Политика преступления

Сейчас мы не занимаемся критикой этой теории (как бы ни было тяжело оставлять этот человеконенавистнический бред вне критики), мы просто эту теорию пересказываем. Но даже простой, некритический ее пересказ вынуждает поставить по меньшей мере три вопроса.

Первый вопрос: кто такие евреи, по мнению Гитлера, – религиозная общность, народ или раса?

Второй вопрос: что же евреи такое делают, отчего они, по мнению Гитлера, столь опасны для других народов и заслуживают такой страшной участи?

Третий вопрос: как согласуется гитлеровское учение о вечной борьбе евреев со всеми остальными народами с его же учением о такой же вечной, но угодной Богу или природе борьбе всех остальных народов друг с другом?

Гитлер изо всех сил пытался ответить на эти вопросы, и, конечно, все его ответы были довольно путаными и надуманными; здесь-то и становятся заметны весьма обтрепанные края его политической теории.

Что до первого вопроса, для Гитлера было ясно одно: евреи не религиозная общность. Он повторял это неустанно, не заботясь о каких-либо обоснованиях, хотя обоснование требовалось. Существование иудаизма, благодаря которому евреи за две тысячи лет рассеяния остались евреями, очевидно. Хорошо, допустим, для Гитлера евреи не религиозная общность. Но раса они или народ – на это у Гитлера внятного ответа не найдешь. Чаще всего он говорит о еврейской расе, причем в двух смыслах – оценочном («плохая раса») и нейтральном («другая раса»). Однако во второй своей книге [98], где мы находим куда более тщательно разработанную теорию антисемитизма, он называет евреев, что значительно точнее, народом, которому приписывает то же, что и другим: «Евреи так же, как любой народ, в своей человеческой деятельности руководствуются желанием самосохранения». Правда, он добавляет: «Однако формы борьбы за существование отличаются у арийских народов и евреев настолько же, насколько отличаются их природные задатки».

Потому что евреи – и тут мы подходим к ответу Гитлера на второй вопрос – по самой природе своей интернациональны и потому не способны к государственному строительству. «Еврейское» и «интернациональное» для Гитлера – синонимы; все, что интернационально, «пропитано еврейским духом». В связи с этим Гитлер внезапно говорит даже о еврейском государстве: «У еврейского государства никогда не было территориальных границ, оно повсеместно и не ограничено в пространстве, но ограничено самой еврейской расой». И поэтому – вот он ответ на второй вопрос – «еврейское государство», интернациональное «мировое еврейство» – враг всех остальных государств, с которыми оно безжалостно борется всеми возможными средствами: во внешней политике с помощью пацифизма и интернационализма, во внутренней политике с помощью парламентаризма и демократии. Эти средства для ослабления и разрушения государств изобретены евреями, которые готовы на все, чтобы помешать арийским народам вести прекрасную борьбу за жизненное пространство (в которой евреи коварнейшим образом участия не принимают) и тем самым обеспечить себе губительное для человечества мировое господство.

А вот и ответ Гитлера на третий вопрос. Почему все народы должны объединиться против евреев, притом что они и так постоянно заняты борьбой друг с другом за жизненное пространство? Ответ: именно ради дальнейшей беспрепятственной борьбы за жизненное пространство народы и должны объединиться против евреев. Евреи – злостные нарушители правил этой прекрасной игры; своим интернационализмом и пацифизмом, своим (интернациональным) капитализмом и (столь же интернациональным) коммунизмом они отвлекают «арийские» народы от их главного дела, и поэтому евреи должны быть «удалены», абсолютно «удалены» не только из Германии, но вообще из мироздания; не так, как «удаляют» мебель, переставляя ее в другую комнату, но так, как удаляют пятно, стирая, уничтожая его. Евреям нельзя оставлять никакого выхода. Если они отрекутся от своей религии, это ничего не значит, потому что они не религиозная общность, а раса. Если они попытаются избавиться от своей расы, смешиваясь с другими расами, то это еще хуже, потому что тем самым они ухудшат кровь «арийской» расы и сделают тот или иной народ неспособным к необходимой борьбе за существование. Если же они захотят раствориться в том или другом народе и стать немецкими, французскими, английскими и прочими патриотами, то хуже этого ничего и быть не может, потому что тем самым им удастся «столкнуть народы в смертоубийственных войнах (позвольте, но разве борьба и войны не то, для чего народы, согласно Гитлеру, предназначены? – С. Х.) и на этом пути с помощью денег и пропаганды добиться мирового господства». В общем, становится понятно: для Гитлера, что бы ни делали евреи, они всегда виноваты – уничтожить их следует в любом случае.

Вторая, антисемитская, теория Гитлера вполне самостоятельна. Более того, она плохо согласуется с первой, националистической. Вместе они образуют то, что можно назвать гитлеризмом, – здание политической мысли «программатика» Гитлера, в известном смысле его дополнение к марксизму.

С марксизмом гитлеризм роднит одна очень важная черта: претензия на то, чтобы объяснить всю мировую историю, исходя из одного пункта: «История всех до сих пор существовавших обществ – история классовой борьбы», – написано в «Манифесте коммунистической партии». Странное соответствие этому находим у Гитлера: «Все всемирно-исторические события суть проявления воли к самосохранению рас». Такие утверждения обладают огромной суггестивной силой. У того, кто их читает, будто глаза открываются: запутанное становится простым, трудное – легким. Они дают тому, кто их принимает на веру, приятное чувство просвещенности и точного знания, но, кроме того, они вызывают бешеную нетерпимость к тем, кто их не принял, поскольку подтекст у такого рода утверждений один: «…а все остальное – чушь». Удивительную и малоприятную смесь заносчивого невежества и нетерпимости можно встретить и среди убежденных гитлеровцев, и среди убежденных марксистов.

Конечно, это глубочайшее заблуждение, будто «вся история» – что-то одно. История – это древний лес, и ни одна тропинка, протоптанная в нем человеком, ему не равна. В истории, разумеется, есть классовая борьба и борьба рас, а кроме того (и гораздо чаще), борьба между государствами, народами, религиями, идеологиями, династиями, партиями и так далее и тому подобное. Не существует ни одной мыслимой человеческой общности, которая по тем или иным причинам не могла бы конфликтовать и когда-либо не конфликтовала с другой человеческой общностью.

Но история – и это второе заблуждение, присущее подобным диктаторским, безапелляционным суждениям, – состоит не только из борьбы. У народов, как и у классов, если уж говорить только о них, в истории было гораздо больше мирных периодов, чем войн. И средства, с помощью которых поддерживается мир, по меньшей мере так же интересны и так же достойны исследовательского внимания, как и причины, по которым вспыхивают войны.