Роман Романов - Охотники за голосами

– У тебя там нижние венцы бревен у дома – с полметра толщиной, наверное? Как ты новый фундамент заводил, я не понимаю, и как они не сгнили за столько лет, ведь снегом же, всяко, каждый год заваливает…

– Пять венцов нижних – лиственница, она только каменеет от влаги. Я-то чего, тут домкрат, тут на трос к трактору, тут мужиков позвал, а вот как они раньше строили, я и сам не пойму, если честно.

– А чего там у тебя какая-то рогатина в сенях стоит? – включился в лежачий расслабленный разговор Женька. – Щук бить? Навалил там, какие-то сети, бочки, инструменты, шею свернуть можно.

– Это тебе шею свернуть можно, а у меня там все по своим местам, могу без света нужный гвоздь найти. Зато как завернет под пятьдесят, или метель на неделю, – ходить далеко не надо лишний раз, все под боком, как в подводной лодке. А рогатины я сам нынче делал, по особой технологии, все мечтаю на медведя сходить, как дед, без ружья, пару берлог тут присмотрел; медведя́ нынче много пришло из-за пожаров в Красноярском крае, хочу вот мечту осуществить и батю переплюнуть. Хотите, я вам потом шкуру подарю?…

В это время в большую половину вошла жена Андрюхи – красивая, тоже вся такая большая и статная, молодая женщина:

– Прошу, гости, к столу после баньки, уже стынет все…

– Давай с нами, Юль, – сказал хозяин, ловко поднимаясь со своего места. – Будешь народным контролем, чтоб не напились на радостях под твою вкуснятину!

Юля сложила руки на пышные бедра, как на горизонтальную полку – такая тонкая оказалась у нее талия под просторным халатом, – и сказала, как бы больше не для мужа, а для гостей:

– Подниму коромыслом-то спозаранку, и скотину кормить; там ты у меня быстро оклемаешься. Так что можешь пить сколько влезет, коли с гостями-то, только их не спаивай, на них у меня коромысел нету, а они завтра в тайгу идти не смогут! – Юля с улыбкой кивнула своему благоверному, аккуратно и ловко подхватила из люльки спящего ребенка и ушла за занавески.

Стол выглядел непривычно, как из сказки. Кобылкин понял потом, почему. На нем не было ни намека на покупные продукты. Конфет там в обертках или привычной формы кусочков хлеба, магазинных колбас, зеленых горошков, бумажных салфеток. Перед каждым лежало полотенце для рук, нож, вилка, ложка. Рядом на печи стояла в огромной кастрюле стерляжья, судя по аромату, уха и стопка тарелок. На столе были пироги, холодец, нарезанное сало с горчицей, соленые огурцы, помидоры, маринованные белые грибы и моченые грузди, сметана, чищенное ядро кедрового ореха, мороженная в инее стерлядка на деревянной доске, с отдельным ножом, солонкой и перечницей, мед, клюква, порезанный говяжий язык, жареная зайчатина прямо на огромной сковороде, большая чаша пельменей, круглая отваренная картошка, посыпанная сушеным, но все равно ярко-зеленым укропом, пара графинов с какими-то морсами. Короче, места на массивном, под стать хозяину, деревянном столе больше не было.

Андрей заставил братьев сесть, ловко настрогал мороженную стерлядь, посыпал ее перцем и солью, налил по половине старинных граненых стаканов – «дедовы стаканы́» – и поднес их гостям: «Ну, братья, за встречу, спасибо, что приехали! Берите строганинку, пока не потекла!»

Праздник живота минут пятнадцать проходил в полной тишине, даже вторую чарку выпили почти без слов: «За хозяйку!» – сказал Круглый жующим ртом и тут же опрокинул в себя содержимое. У голодных братьев даже уши ходили ходуном, так усердно они работали челюстями.

Постепенно темп поедания еды снижался, разговор завязывался. Кобылкин, блаженно растекаясь на стуле, сказал:

– Вот вы кулаки, а что же все пишут: безработица, предприятия встали, нищета, бла-бла-бла…

– Так с руками и ногами в такой тайге – грех с голоду пропадать, – медленно ответил Андрей. – Натуральным хозяйством можно хоть десятерых дитев поднять, а у меня всего один пока. Рыба, зверь, орех, ягода, грибы. Но про лесопилки запущенные и безработицу правильно пишут. Эта, как ее – инфраструктура – в упадке, вон пройдись по деревне: везде по улицам тротуары деревянные лучше, чем брусчатка у вас в городе, а еще лет пять – и снова в грязи утонем. Шпала закрыта, лесопилки стоят. Школы-больницы опять же, мы ж тут тоже люди. Сейчас вроде тихонько выправляется, тьфу-тьфу-тьфу…

Все это время наевшийся и разомлевший Круглый с мысленным восторгом вспоминал путешествие во времени, которое, собственно, продолжалось. Он, передохнув и попарившись, уже снова чувствовал себя монархистом, который еще может успеть спасти императора. Нить воспоминаний снова привела его к маленькому Янкелю Юровскому.

– Слушай, – обратился он к Кобылкину, – А почему так много евреев было в революции, и все об этом, главное, как-то подозрительно помалкивают? Или врут в Интернете? Процентов девяносто из этих, из всяких советов народных комиссаров, остальные латыши какие-то там, чехи, венгры, поляки, русских по пальцам… Янкель – еврей, этот Свердлов – еврей, еще там, как его, из цареубийц, Шая Голощекин – еврей. Троцкий, Каменев, да там их куча, я уж не помню всех…

Круглый перехватил взгляд выпученных глаз Кобылкина и легкий кивок головы в сторону хозяина.

– А-а-а, да ты не бойся! Андрюха свой, при нем все можно! Андрюх, мой братан придумал, как во времени путешествовать, мы с ним даже с Царем разговаривали, прикинь, я бы не поверил никогда, если б сам не встрял в это дело по самое не балуй.

– Чего ж не верить-то, летаете – летайте… Нам и тут хорошо, рассказали бы другу, интересно же, – сказал на полном серьезе, привыкший верить своим на слово Андрей, подхватывая вилкой сразу два пельменя.

– Ты не совсем прав, Женька. Ну, что молчат как-то про этот еврейский факт в учебниках – это да, но про евреев вообще – не прав.

– Это почему? – завелся слегка уже захмелевший Женька. – Я, конечно, не историк, но если факты есть факты, то вовсе не гражданская война у нас была, а захват одной национальностью власти над всеми другими национальностями, особенно над русскими! Я еще до полета читал, что во время красного террора иногда даже красноармейцы из русских отказывались участвовать в казнях, их заменяли латышами, китайцами. Вон еврей Ягода, главный в НКВД, до революции у папашки Свердлова в ювелирной мастерской, в Нижнем работал. Да все ЧК из таких было! Ну, может, я чего-то не знаю, так расскажи нам! Только не надо снова про ежедневные газеты и бардак в головах, это тоже часть революционной работы, по разложению мозгов и этому, отрыву от корней… Бьюсь вот об заклад, что многие из хозяев всех этих сотен газет тоже были интересной национальности или – ик! – иностранцы.

Круглый посмотрел на Андрея, как на потенциального союзника в разговоре, но тот сосредоточенно жевал и глядел то него, то на Кобылкина. Кобылкин ответил: