Роман Романов - Охотники за голосами

Единственное, что я вдруг осознал в процессе записывания рассказа – это то, что подобные истории, оказывается, имеют место быть почти во всех местах нашей необъятной России. Куда бы я ни приехал, самые элементарные поиски вновь открывали мне истории, подобные моей. Может, все дело в повсеместных и регулярных выборах и демократии? Ведь не было же раньше массы людей, которые вместо того, чтобы работать, лезут во власть или все свои время тратят на тех, кто хочет залезть во власть, попадая при этом в совершенно жуткие перипетии? Я даже предположил, что и в Москве, и в ООН все бывает точно также, но развивать эту мысль дальше, признаюсь, не хватает личного мужества. Поэтому единственное, что я нагло и не спросив героя изменил в рассказе – имена людей и названия мест, дабы избавить Провинцию от лишнего любопытства, мало ли что в ней еще хранится такого… очень важного для всех нас. В общем, дело было так…

Над Петербургом висело темное, набухшее сыростью небо. Эта мрачная, многотонная сырость словно пыталась раздавить клубами землю, прорваться к водам Невы, слиться с нею, и только макушки деревьев, фронтоны дворцов и античные истуканы на крыше Зимнего сдерживали давление небес. Добровольно гулять в такую погоду могут только неврастеники, мистики и совсем юные одиночки без собственной квартиры, страдающие от несчастной любви. «Удивительный город, удивительный город! – шепотом сам с собой разговаривал Турист, кутаясь на ходу в промокшую куртку. – Вот где небо-то с землей сходятся! Питер – это же край земли… И где Атланты, где Атланты, я вас, дорогие мои, спрашиваю? Приподнимите же небо повыше!»

Турист остался без денег, без билетов, без единого знакомого в огромном городе и брел, совершенно не ориентируясь в пространстве. Вдруг его взгляд остановился на знакомой картинке. Вернее как: куда бы он ни смотрел – везде были знакомые со школы картинки, но взгляд остановился именно на этой – Петропавловская крепость. «А вот пойду и зайду, может, там согреюсь где». В голове сам собой пролетел жиденький рой воспоминаний, ассоциаций и строчек из рекламных буклетов: Петр I, саркофаги императоров, монетный двор, казематы для революционеров, вроде все. Нет, еще такой красивый и несовпадающий с окружающей мрачностью, блестящий на солнце шпиль собора – «до-ми-нан-та» – это слово тоже догнало рой воспоминаний и тут же вылетело из головы неудачливого странника.

Не понимая, с какой стороны зашел в Петровскую цитадель, озираясь среди редких зонтов и фотоаппаратов настоящих, не то что он сам, туристов, остановился перед входом в какой-то собор, вернее, в тот самый, который «до-ми-нан-та», где, наверное, и находилось последнее пристанище русских императоров. Турист подумал, что нет никакой разницы, где греться, и раз уж он в двух шагах от входа – чего бы и не зайти, не подсушиться и не дать передышку уставшим, гудящим от долгой ходьбы ногам.

В этой довольно странной, забегая вперед, истории у Туриста впервые что-то противненько так сжалось под сердцем – именно при входе в храм. Он попытался уровнять дыхание, списав все на погоду и давление. Затем, быстро перекрестившись, как полагается русскому человеку, шагнул в мерцающее золотой лепниной, прозрачное и устремленное ввысь – в противоположность низким темным тучам – светящееся пространство собора.

Освоившись в новой обстановке, оглядевшись, Турист начал медленно, растягивая время, изображая из себя типичного любознательного туриста, мелкими шажками передвигаться по церковному полу. Он подолгу, опять же растягивая время на обогрев, рассматривал надписи на мраморных надгробиях. Но думал он, в силу своей природной, хотя и тщательно скрываемой от посторонних стыдливости, не о надписях, а о том, чтобы его внешний вид и поведение не выдали банально замерзшего и бесприютного человека в противоположность, как ему казалось, поголовно умным, прилично одетым, воспитанным и живо интересующимся историей туристам.

Однако, по мере согревания пропитываясь величественной тишиной и светом, недавно еще мечтающий сугубо о тепле и горячем кофе человек, незаметно погрузился в совсем другие, высокие мысли. Словно с тающих сосулек в душу стали падать капли-мысли о власти, страсти и перипетиях истории. Сражения, заговоры, интриги, вызовы эпох и подарки судьбы, победы и трагедии венценосной династии беспорядочным потоком, словно наяву, проносились перед блуждающим по царским мраморным надгробиям взглядом Туриста.

Он всегда был далек от сантиментов и романтики, от великодержавной тоски или циничного злорадства. Но при этом всегда, можно сказать, почти с юности, любую историю пытался переложить в выводы, выводы в рекомендации, а рекомендации довести до технологии получения и удержания власти. А перекладывал историю на область политтехнологий промокший человек потому, что кроме выборов различного уровня в различных губерниях, городах и районах вот уже лет пятнадцать ничем больше не занимался, не интересовался и не пробовал.

И вот прямо в соборе, в этой золотистой пелене видений, икон и мраморных гробниц его зацепила практическая мысль о том, как можно было бы русскому самодержцу использовать демократические выборы, и о том, как надо бы было поступить каждому из русских императоров.

Само собой ему явилось воспоминание, как однажды, в ночь после подсчета голосов на выборах он до хрипоты спорил с новоявленным депутатом Горсовета. Находясь уже на той стадии, когда русские люди спорят обо всем на свете независимо от банкетного повода, он заявил, что император Павел, знай он про референдумы, обязательно бы его провел и оставался бы еще на троне долго-предолго! Поскольку народ его как раз уважал, а петербургская аристократия все больше ненавидела. «П-п-п-авел видел наш век, и если бы не был убит – мир был бы сегодня с-с-с-совсем другой! Надо было просто выжить, а он – ик – не смог!» – заплетающимся языком довел до конца свою длинную мысль Турист.

С этим воспоминанием он словно очнулся, вздрогнул и заново начал внимательно осматривать надгробия, переходя от одного к другому в поисках надписи «Павел I». Пройдя ближе к золотому иконостасу и вытянув шею, он вдруг увидел у одного из надгробий открытую золотую калитку – в противовес всем остальным, плотно запертым оградкам. Со следующим шагом увидел вазу с белым букетом и, уже не сомневаясь, подошел ближе. «Павел, Павел! Бедный Павел… Здрас-с-с-ти-и, Ваше царское Величество! И кому это вы воротики-то отворили?» – про себя, но беззвучно проговаривая слова губами, подумал Турист. Неожиданно вспышкой электрического тока по позвоночнику пробежал дурацкий и смешной, но не в этой обстановке, ответ: «Для меня! Ой-е, мать моя! Меня встречает!»