Владимир Бушин - Путин и враги народа

Тут дело, видимо, вот в чем. На живописных полотнах западных художников мы часто видим героев с замечательно написанными пупками. Вспомните хотя бы «Святого Себастьяна» Козимо Тура, «Спящую Венеру» Джорджоне, «Гений Славы» Аннибала Карачи… Ах, какие у всех пупочки! Загляденье!.. Русская живопись тут явно отстала. Возьмите, допустим, «Последний день Помпеи» (1833) Карла Брюллова или «Явление Христа народу» (1835) Александра Иванова. Там же много фигур, причем — полураздетых и совсем голых. И ни одного пупка! Есть пышные перси, могучие афедроны, а пупочка — ни единого…

Словом, приходится с горечью признать позорное отставание нашей живописи от западной в пленительном пупочном жанре. Мог ли это долго терпеть наш президент? Конечно, нет! Он же великий патриот. И как только его избрали на четвертый срок, как только ему удалось провернуть пенсионную реформу, так он и выставил свой пупочный портрет, стремясь хоть отчасти, хоть в виде фотографии сократить разрыв, недостойный великой державы. Ведь президентский пупок стоит многих пупков разных там Венер и Вакхов.

Проницательная Елена Васильевна Малышева все это знала и, надо полагать, могла решить: уж если президент, любящий во всем прозрачность, не скрывает от верноподданных свой державный пупок, то это надо понимать как прямое указание мужскому населению всех национальностей России не скрывать свои фаллосы. Ведь от пупка до фаллоса каких-то пятнадцать — двадцать сантиметров.

И возникает вопрос: а не есть ли обнародование пупка президента именно тот прорыв, что он обещал нам еще в марте прошлого года? Пупок + фаллос = прорыв?

2019 г.

В книге «Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине» Константин Симонов рассказывает, как 13 мая 1947 года его, Александра Фадеева и Бориса Горбатова пригласили в Кремль к Сталину. В состоявшейся беседе был решен ряд вопросов литературной жизни, а потом, как следует из записи, сделанной Симоновым на другой день, Сталин сказал, что есть очень важная тема — «это тема нашего советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей, у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними. Эта традиция идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это период преклонения перед немцами. Посмотрите, как трудно было дышать, как трудно было работать Ломоносову, например. Сначала немцы, потом — французы. “Было преклонение перед иностранцами, — сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: перед засранцами, — усмехнулся и снова стал серьезным. — Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, понимания той роли, какую играет Россия. У военных тоже было такое преклонение. Сейчас стало меньше. Теперь нет, теперь они и хвосты задрали… Надо бороться с духом самоуничижения у многих наших интеллигентов”» (Знамя. 1988. № 3. С. 59–60).

С точки зрения сказанного тогда Сталиным интересно посмотреть, как во время войны он вел переписку с Рузвельтом и Черчиллем. Например, в письме Рузвельту 13 января 1943 года: «Ваше предложение о том, чтобы генерал Брэдли инспектировал русские военные объекты на Дальнем Востоке, вызывает недоумение. Русские военные объекты могут инспектироваться только русской инспекцией — так же, как американские военные объекты могут инспектироваться только американской инспекцией. В этой области не могут быть допущены никакие неясности».

3 апреля 1945 года Рузвельту: «Поскольку англо-американские войска получают возможность продвигаться вглубь Германии почти без всякого сопротивления, то почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников — русских?»

7 апреля 1945 года Рузвельту: «Американцы и англичане отказали русским в праве на участие во встрече с немцами в Швейцарии. Я уже писал Вам и считаю нелишним повторить, что русские в аналогичном положении ни в коем случае не отказали бы американцам и англичанам в праве на участие в такой встрече. Я продолжаю считать русскую точку зрения единственно правильной».

Однако во всех своих выступлениях, приказах, беседах во время войны, начиная с первого обращения к народу 3 июля, Сталин говорил о советском народе, о составляющих его советских народах, о советских людях: «Вместе с Красной армией на защиту Родины поднимается весь советский народ… Дело идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том — быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение. Нужно, чтобы советские люди поняли это». И двенадцать советских народов во главе с русским Сталин назвал поименно.

…Не так давно широко отмечалось столетие со дня рождения Константина Симонова. В этом приняли участие и Министерство обороны, и Союз писателей, и Центральный дом литераторов, и телевидение. Как помним, Сталин сказал о военных, которые-де «задрали хвосты» перед иностранцами. Прошло много лет. И вот 27 ноября в «Московском комсомольце» статья о Симонове генерала М. Гареева, который назван газетой «его соратником». И как же генерал озаглавил статью о своем соратнике? «Русский Хемингуэй». Симонов любил Хемингуэя, у него дома висел его портрет, но…

Это — Хемингуэй?

Чистый Хемингуэй! Кто же еще?..

Через месяц грянул другой юбилей — столетие маршала Рокоссовского. И 22 декабря в «Советской России» Илья Рубцов, доктор исторических наук, член Академии военных наук, которую возглавляет вышеупомянутый генерал Гареев, ликует: «Советский Багратион»! Товарищи Рубцов и Чикин считают, что не может великий советский полководец быть просто советским, надо обязательно обрядить его в костюм ХIХ века. Но Сталин-то понимал, что Багратион по сравнению с Рокоссовским — ну примерно то же, что хороший поэт Феликс Чуев по сравнению с Есениным. А тут еще и замшелая чуевская байка, будто Сталин называл Рокоссовского «мой Багратион». Надо ничего не понимать, что такое Сталин, чтобы думать, будто он мог кого-то называть «мой».