Андрей Мовчан - Россия в эпоху постправды. Здравый смысл против информационного шума

Но наконец повод нашелся — в 2016 году в мире начался флешмоб «Я не боюсь сказать», формально направленный против сексуального насилия, но поднимающий существенно более широкий пласт вопросов. Сразу скажу, что отношение мое к этому флешмобу и вообще к тому, как идет сегодня в мире компания борьбы с сексуальным насилием, двойственное: как часто бывает, важное дело делается негодными методами, и чем дальше заходит эта борьба, тем больше побочных эффектов она в себе несет. Сегодня многие жертвы насилия по какому-то странному совпадению обвиняют в преступлениях, совершенных очень давно, только тех, кто добился высокого положения в обществе и обладает значительными средствами, которые может потратить на солидную компенсацию жертве. Такие обвинения вызывают широкий общественный резонанс и преследование со стороны правосудия, что разрушает карьеру и саму жизнь обвиняемого — в нарушение основополагающих принципов права, начиная с презумпции невиновности. Огромные деньги перекочевывают в карманы жертв, преступление против которых не только не доказано, но даже и не подтверждено правосудием на основе соревнования сторон, несчастные жертвы пишут книги, позируют перед камерами, дают интервью: борьба с насилием превращается в доходный бизнес, в то время как реальная проблема насилия остается в стороне — если насильник не богач или селебрити, для жертвы мало что изменилось за последние годы. Древнеримская поговорка «В какую сторону ни раскачивай маятник, он качнется обратно» остается верной и сегодня: происходящее, скорее всего, достаточно скоро вызовет пресыщение общества темой, недоверие к любым обвинениям такого рода, а реальные жертвы насилия со стороны обеспеченных преступников будут встречать встречные обвинения в оговоре из корысти со стороны наглых адвокатов ответчика, и общественное мнение будет не на их стороне — проблема будет загнана обратно в состояние полувековой давности, и насилие будет снова считаться чем-то средним между вариантом нормы («ну что же вы хотели, это же зов природы») и виной самой жертвы (только вместо старого «а нечего было подставляться» будет использоваться новое «заработать хотела»).

Мои соображения о насилии вышли на «Снобе» 12 июля 2016 года.

Флешмоб в Facebook против насилия над женщинами, построенный на личных рассказах о реальных событиях (очень важное и нужное, на мой взгляд, начинание), напоминает о еще одной крайне существенной задаче, которая пока остается в стороне от общей дискуссии.

Эта задача — привлечь внимание к насилию как явлению и к важности поиска путей снижения его уровня в обществе. Флешмоб — возможно, лучшее начало, потому что он говорит о наиболее ярком и наиболее остро воспринимаемом современным обществом виде насилия, но только лишь начало: насилие — существенно более широкое явление, и корни, как и последствия, сексуального насилия расходятся очень далеко от основного топика флешмоба.

Насилие — очень серьезный тормоз на пути прогресса современного общества. При этом и насилие, и его восприятие человеком представляются, если не понимать их природы, одной из самых больших загадок психики. Отчего, скажем, падение кирпича на голову и две недели в больнице с тяжелым сотрясением мозга не оставляют психологической травмы, а прилюдная пощечина или поцелуй, полученный силой, могут ее вызвать (а могут и не вызвать)? Почему (я сам это наблюдал) солдат, получающий удар по лицу от офицера, воспринимает это «как явление природы», забывая о нем через минуту, а аналогичные действия от сослуживца вызывают гиперагрессию, иногда превращающуюся в поножовщину, если не перестрелку? Из-за чего какой-нибудь госчиновник спокойно воспринимает публичное унижение от начальника, но набрасывается с битой на подрезавшую его на дороге хрупкую девушку? Как объяснить тот факт, что многие знакомые мне сотрудники крупных компаний спокойно чувствуют себя, когда их постоянно вызывают к шефу и там унизительно распекают, но начинают волноваться и страдать, когда таких вызовов долго не случается? В конце концов, почему существуют иерархии, применяющие насилие на каждом уровне и состоящие целиком из подвергающихся насилию членов — причем часто чем больше насилия, тем прочнее иерархия?

Что двигало моей знакомой, долго водившей за нос своего молодого человека, к которому она очень нежно относилась, когда она соглашалась выйти за него замуж после того, что сама называла «настоящим изнасилованием» (они, кстати, прекрасно живут вместе уже много лет)? Как увязать тот факт, что подавляющее большинство женщин воспринимают реальное изнасилование как тяжкое преступление и одно из самых травматичных событий, с тем фактом, что существенное количество женщин склонно фантазировать о нем и проигрывать в сексуальных играх? Ну и конечно, почти 100 % мужчин не могут позволить себе даже дотронуться до плеча женщины без ее согласия — при этом число тех, кто увлеченно смотрит порноролики или художественные фильмы со сценами насилия, исчисляется сотнями миллионов, если не миллиардами.

Истоки насилия вплетены в историю человеческой борьбы за существование. Без насилия над чуждыми ему животными и природой человек — хищник и созидатель — не развился бы и не сохранился как вид. Насилие было средством борьбы самца из первобытной человеческой общины за свое место в иерархии, за возможность получить кусок еды побольше и женщину поздоровее (впрочем, самки боролись за еду и самца теми же способами). Без этой иерархии, отсеивавшей слабых и глупых и предоставлявшей право произвести на свет потомство сильным и умным, человек не прошел бы естественный отбор.

Более того, не только сама способность к насилию служила и еще часто служит доказательством права на место в иерархии (и на спаривание с достойным партнером), но и доказательство этой способности востребовано «жертвами». И у первобытного человека, и у множества животных самец должен приложить существенные усилия, чтобы «завоевать» самку, в том числе преодолевая ее сопротивление насилием; даже у многоножек самец разворачивает свернувшуюся в плотный клубок и отчаянно сжимающуюся самку: смог развернуть — значит достаточно силен, потомство будет здоровым и жизнестойким.

Наконец, без насилия не могла идти борьба между первобытными человеческими сообществами, которая обеспечивала отбор на более высоком — групповом — уровне. Насилие было необходимо, и оно было заложено в человеке природой или богом, это уж кому как нравится. Любая попытка его «выделить и устранить», создав с помощью лекарств, воспитания или генной инженерии личность, лишенную стремления к насилию, может привести лишь к потере человеком индивидуальности, превращению его в овощ.