Тувиа Тененбом - Поймать Еврея

Говорит одиннадцатый оратор, религиозная еврейка, депутат от правой партии.

Её едва слышно. Ее прерывают крики, еще крики, криков все больше.

Я наблюдаю определенный шаблон: когда говорит левый, то он или она свободно говорят. Когда говорит правый, его или ее слова, скорее всего, просто неслышны из-за крика.

Кричащие депутаты, возможно, напоминают вам бурных британских депутатов, но тут есть два ярких различия: (а) в Великобритании обе стороны кричат; (б) у британцев есть чувство юмора.

Я выхожу покурить. Теперь мне хочется кофе и я иду в депутатскую столовую, где вижу одиноко сидящего депутата Ахмада Тиби, явно нуждающегося в компании.

Правовая система 2. Можно ли депутату реагировать на ваш вопрос попыткой сломать ваш iPhone?

Ахмад Тиби, бывший гинеколог, — один из известнейших депутатов. Он арабский парламентарий, которым восхищаются либералы и глубоко ненавидят консерваторы, и его имя появляется довольно часто. Я люблю гинекологов и присаживаюсь рядом поговорить. Так сказать, беседа врача с немцем.

Я прошу Тиби объяснить мне только что увиденное и услышанное. Почему левые криками затыкают рот правым. Почему он и его друзья действуют столь агрессивно.

— Мы находимся на стороне жертв, чья земля была украдена, а они — на стороне бандитов, укравших землю у палестинцев и арабов. Во-вторых, один из них назвал арабского депутата животным. Это совсем непарламентский термин, и его должны были вывести с заседания комитета, но он даже не получил замечания.

— Вы могли бы отреагировать на это типа: "Hallo!" Но почему вместо этого, шквал….

— Это парламент.

— Когда вы говорите об украденной земле, вы имеете ввиду земли 1948 года?

Вместо ответа на мой вопрос об украденной земле, Тиби решает поговорить о ругани на заседаниях комитета.

— Когда я говорил с депутатом Калфа, я говорил о Газе. Эта земля была украдена и оккупирована в 1967 г.

— А в целом, когда вы говорите: "Мы на стороне жертв, у которых украли землю", — вы имеете ввиду 1967 г. или 1948 г.?

— Здесь я говорил о 1967 г., но как жертва, живущая внутри Израиля, да, арабское меньшинство, являющееся коренным народом, страдает от конфискации земель, начиная с 1948 г., с основания Израиля, и эти земли конфискованы у арабов и переданы евреям. Это расизм.

— Вы считаете, что евреи отобрали у арабов землю и в пределах 1967 г.? 1948 год вы тоже называете грабежом?

— Это была конфискация земель у их первоначальных владельцев, арабских собственников. По меньшей мере пятьсот деревень были разрушены и стерты.

— Вы считаете, что земли Израиля в пределах 1967 г. являются законными, или вы рассматриваете их как конфискованные земли?

— Являясь членом Кнессета Израиля, я признаю государство Израиль, но я полностью против оккупации 1967 г. и расистских методов по отношению к неевреям в Израиле. Израиль — расисткая страна!

Я пытаюсь получить от Тиби четкий ответ, которого он избегает, и поэтому я спрашиваю конкретнее.

— Мой вопрос следующий: думаете ли вы, что Израиль должен отдать арабам Яффо, Акко и все другие города, относящиеся к 1948 г.

Тиби выходит из себя.

Он бьет по моему iPhone, который я использую, чтобы записывать это интервью, как будто собирается швырнуть его в воздух, и со злостью отвечает:

— Вы задаете один и тот же вопрос с самого начала. Я вам отвечаю, а вы настаиваете, это не журналистика! Вы в четвертый раз задаете тот же самый вопрос. Вас что, заклинило? Вы подталкиваете меня сказать нечто, что я не хочу говорить!

Человек растерян. Он не привык быть оспариваемым СМИ, и не подготовлен к тому, что я, немец, буду настаивать на получении ответа от такого араба, как он.

Ну, кто-то должен был ему продемонстрировать, что не все немцы одинаковы.

К счастью для меня, тот парень, Стив Джобс, сделал свои телефоны достаточно прочными, чтобы выдержать атаку разгневанных арабов.

* * *

В нескольких шагах от себя я вижу Моше Фейглина, знаменосца крайне правых, человека, ненавидимого большинством СМИ.

Эти двое депутатов, Ахмад Тиби и Моше Фейглин, находятся на крайних полюсах политической карты, и беседа с обоими в один и тот же день может привести к необходимости экстренного посещения психиатра. Но для меня, встретить обоих одного за другим — просто сбывшаяся мечта.

Я задаю Моше тот же вопрос, который я задал Ахмаду. Депутат Моше, заместитель председателя Кнессета и лидер фракции внутри Ликуда, начинает с насмешек над евреями, над тем типажом евреев, что не позволяют ему говорить.

— У евреев есть проблема.

— Какая?

— Им говорят: если вы сядете в этот поезд, мы сожжем вас в Освенциме, и все же они садятся в поезд. Евреи бегут от истины.

Я крепко ухватился за свой iPhone, на случай, если депутат Моше собирается закончить работу, начатую депутатом Ахмадом, но Моше не собирается ничего ломать. Он приглашает меня посетить его офис, и я принимаю предложение.

Добро пожаловать в царство Моше Фейглина.

За его троном стоит флаг государства Израиль. Справа картина с изображением Старого города Иерусалима, где вместо Аль-Аксы и Купола-над-Скалой стоит еврейский храм. Палестинцы не верят, что евреи когда-то были здесь, Моше не верит, что палестинцы здесь сейчас.

Я пытаюсь представить входящего сюда Ахмада Тиби, который это видит.

То, что он сделал с моим iPhone, это цветочки в сравнении с тем, что бы он сотворил в этой комнате. Как было бы замечательно, если бы я смог соблазнить его прийти в это место, но мне в голову не приходит никакой блестящей идеи. Есть вещи, которые лучше воображать, нежели видеть.

Я смотрю на Моше. Он выглядит как обычный белый интеллектуал, только с кипой на голове. Когда он говорит, то пристально смотрит на меня, но его речь мягка, хотя и непреклонна. Человек, известный каждому израильскому потребителю новостей как отвратительный, гадкий, отталкивающий, в реальности все что угодно, кроме этого.

На чем он стоит, и почему у него столько врагов?

Время выяснить.

Для начала я прошу его объяснить то, чему я был свидетелем утром этого дня на заседании комитета Кнессета: куча левых НПО, и их постоянные крики каждый раз, когда человек правых взглядов открывает рот. Разве это нормально?

— Это нормально для израильского парламента. Левые, всегда громко взывающие к демократии, культуре дискуссий и честным дебатам, постоянно действуют как раз наоборот. Вы могли наблюдать это сегодня совершенно ясно: всякий раз, когда говорили арабы и левые, на другой стороне преобладала тишина. Это выглядело уважительно. Мне нелегко было слушать то, что они говорили, но я уважал их право высказать то, что они думали. Но когда начинали говорить мы, когда была наша очередь, вы сами видели, что происходило. Кстати, по сравнению с другими днями сегодня все обстояло не худшим образом.