Михаил Леонтьев - Крепость «Россия»

Другая причина связана с положением России в мире, среди других стран. Наша страна является отдельной и самобытной православной цивилизацией; из иных цивилизаций ей ближе всего другая христианская цивилизация, католическо-протестантская, иначе называемая европейской, и она же именно в силу этого объективно была, есть и будет самым большим из наших врагов. Здесь нет никакого парадокса, этот принцип сформулирован еще Дарвином: борьба между биологическими видами тем острее, чем они ближе друг к другу. Не надо упрекать меня в безбожном социал-дарвинизме: я говорю здесь вовсе не о примитивной борьбе за существование (территорию, ресурсы, и т. п.), а о цивилизационной борьбе идей◦— религий, укладов и представлений. Сам факт существования исламского мира, например, или дальневосточного, радикально отличающихся от мира европейско-американского, никогда не был для последнего раздражающим фактором: не всем же быть одинаковыми (нынешние потуги на глобализацию не в счет, они скоро пройдут)◦— мы христиане, а они язычники. А вот мы всегда были для них бельмом на глазу (как до этого Византия): как это, не мы, а христиане; как же тогда с нашим божественным правом? И к XIX веку, когда религия ушла из европейской политики, а на первое место вышел вопрос о социально-управленческих укладах, а особенно в XX веке, Россия в этом новом смысле все равно оставалась альтернативной ветвью «западной», то есть христианской, цивилизации, и именно этот факт, а не какая-то мистика определяет достойное лучшего применения упорство и последовательность западного мира в повторяющемся выборе антироссийской идеологии и политики. И поэтому близоруки те, кто говорит, что главный наш враг◦— агрессивный исламский мир (или экспансионистский китайский), а не христианские, пусть и несколько другие, чем мы, народы: в военном смысле в данный момент◦— возможно, а в цивилизационном◦— нет! Всегда останется западный мир нашим смертным врагом, если только один из нас не исчезнет Божьей волей с лица Земли (тоже в цивилизационном смысле, конечно, а не в физическом), потому что нет здесь достойного места для нас обоих (не по нашему, а по их выбору). Но это не повод ни для паники, ни для немедленной мобилизации. Это факт, и относиться к нему мы должны без лишних эмоций, просто как к внешнему обстоятельству жизни, вроде зимнего холода◦— абстрактно, может быть, оно и неприятно, но изменить нельзя, а приспособиться можно (в первую очередь по формуле Александра III: единственные друзья России◦— русская армия и русский флот).

Но отступление от этой золотой середины в два противоположных направления оценочно воспринимается народом совершенно по-разному: уклон в сторону излишнего противостояния◦— это как максимум ошибка (а может быть, и нет); а уклон в сторону объединительства и экуменизма◦— это предательство своих корней и самой своей сути. Вот ровно поэтому никто не предлагает канонизировать Петра I (а совсем не за упразднение Патриаршества и создание Святейшего Синода), хотя он явно был великим правителем и завоевал много земель, в том числе у Европы. Потому что он заставлял одеваться и бриться на западный манер, говорить на их языках, перенимать их обычаи; в общем, он пытался сделать из России европейскую страну, которой мы не являемся,◦— пусть даже и ради того, чтобы стать сильными и побеждать ту же Европу. А Иван Грозный, хотя Ливонскую войну благополучно прогадил и вообще никого в Европе не победил, зато не пытался (тоже якобы) слиться с ней в экстазе; его позиция, выраженная в ответе Курбскому: «Россия не Европа, б… сын, Россия◦— новый Израиль», и есть причина того (кроме вышеназванной), что его, убившего чудотворца святителя Филиппа, искренно предлагают◦— многие!◦— самого причислить к лику святых. (Я разделяю мнение Елены Чудиновой, что он был не просто не христианин, но прямой слуга дьявола, но я, как и анонсировал, пишу здесь не столько о своем мнении, сколько пытаюсь проанализировать существующие в стране массовые мнения других.) Здесь уже не нужно задавать риторический вопрос, при чем тут Сталин: он искренне ненавидел западный мир, причем, в отличие от Ленина с Троцким, считал его не ареной приложения своих абсолютно космополитических идей, а источником всего вредоносного конкретно для России и ее национальных интересов. Он даже не всегда был полностью последовательным в реализации этого (лично я не могу простить ему как правителю того, что он остановился в 1945 году на Эльбе вместо того, чтобы идти до Ла-Манша и дальше), но сама позиция его была однозначной (как говорится, «вы не правы, но мне нравится ход ваших мыслей»). И сегодня, когда Запад давит нас по всем фронтам, причем совершенно не спровоцированно (в основном по причине нашего же безволия, но это в данном случае несущественно), именно эта часть мировоззрения и практической политики Сталина и привлекает к нему симпатии многих тех, кого от остального в нем тошнит◦— как же, при нем и Англия, и Америка дрожали от ужаса перед нами. Не следует смешивать это с патриотизмом как таковым◦— искренне любят свою страну и хотят для нее всяческого процветания и даже величия и некоторые из либералов. Я пишу именно об ощущении своей страны и цивилизации как антипода цивилизации западной(как теперь стало ясно, в первую очередь это означает англосаксонской). Это вторая причина, по которой нет у нас в обществе (это, мягко говоря) культа белогвардейцев◦— англичан и французов пригласили в союзники и оккупанты против родной страны, пусть и взбесившейся! (Они, правда, ничем и не помогли и тут же белую гвардию и предали, но помощь Запада всегда столь виртуальной и бывает.) И именно поэтому множество блестящих российских генералов пришли на службу к красным и в большой степени и выиграли реальные сражения (в противовес карательным рейдам) Гражданской войны. И по той же причине к диссидентам 60–80-х годов XX века (это и к Сахарову относится) также нет особенно дружелюбного отношения даже у тех, кто окончанию правления КПСС рад безоговорочно: как же вы, господа, к врагам своей страны обращались за помощью? Думали, что боретесь против режима, а боролись-то против России. (Про предателей типа Краснова и Власова я и говорить не буду◦— обещал не «подлавливать» Андрея Езерского.) Нет, так нельзя◦— чтобы победить Сатану, не приглашают Вельзевула. И кстати, потому же не особо жалуют у нас эмигрантов, особенно тех, кто из-за границы поучает нас, как жить,◦— а вы-то тут при чем? Ну, вынуждены были уехать или вообще были высланы◦— понятно; ну а теперь-то что не возвращаетесь? Там больше понравилось (неважно, с материальной или духовной точки зрения)◦— пожалуйста, но тогда не называйте себя русскими; живите, где вам нравится, уважаемый господин Ростропович, но не называйте себя (и пусть наши журналисты не называют вас) русским музыкантом. И вы, господин Аксенов, являетесь ярким (на мой вкус, так просто очень хорошим) русскоязычным писателем, но никак не русским: русские◦— это те, кто живет в России, во всяком случае, если может. Причем жили бы вы все в Китае или Перу◦— нет, живете вы среди наших врагов, и, судя по всему, вас это не особо трогает. Что ж, ваше право. А наше право соответственно к вам относиться (это, естественно, вовсе не означает ненавидеть). Вот Солженицын◦— это великий русский: когда в России сменилась власть, он не колебался ни секунды, где ему дальше жить. Так что я разделяю с Андреем Езерским уважение к г-ну Шмеману, отказавшемуся от французского гражданства и продолжавшему считать себя эмигрантом, и полностью солидаризуюсь с нашим президентом, лично вручившим ему русский паспорт. Но я хотел бы знать, где г-н Шмеман собирается теперь жить: если в России, я почту за честь пожать ему руку.