Константин Долгов - После Путина

Но при этом задача Путина была сравнительно проста: образ предшественника был таков, что даже при изрядном его ретушировании обеспечивался идеальный фон для сравнения. Можно было не обладать никакими сколь-нибудь выдающимися качествами, не делать абсолютно ничего — и всё равно выглядеть эффективным и успешным. Главной задачей было не вредить стране, а если вредить, то хотя бы не постоянно… Преемник Путина столкнётся с противоположной ситуацией. Фон для сравнения будет настолько для него некомплиментарным, что выдержать это давление станет дьявольски сложно. Ещё раз: речь идёт именно об образе Путина, отпечатанном в массовом сознании, не об объективном слепке, а об идеализированном оттиске, в который не вписываются рассуждения о неоднозначности, о преодолённых ошибках, о противоречиях. Соревноваться придётся с непогрешимым героем-благодетелем, и любая попытка низвергнуть его с пьедестала обернётся тем же, чем она обернулась для Хрущёва. Ещё и с поправкой на то, что противоречивость и ошибки Путина несоизмеримы с недостатками Сталина [23] Потому что даже я, очень высоко оценивающий историческую роль Сталина и считающий его хоть и противоречивой, но выдающейся государственной фигурой, понимаю, что всё это не отменяет ни реально существовавшего культа личности, ни репрессий (как бы мы ни оценивали их масштабы и причины). , поэтому и развенчание будет априори ненатуральным и чрезмерным для аудитории. В общем, вариант очернения я бы категорически рекомендовал преемнику исключить из возможных тактик — если, конечно, он не самоубийца.

Тем не менее с идеализацией Путина преемнику придётся бороться. И для того, чтобы не возникло хрущёвских побочных эффектов, и для того, чтобы не наносить вред самой системе властвования, эту идеализацию стоит преодолеть самому Владимиру Владимировичу. Просто потому, что никому другому санкцию на такую деидеализацию массы не дадут. И никто другой не сумеет осуществить её так, чтобы она не превратилась в очернение и развенчание.

А что может сделать сам преемник? Чтобы преодолеть давление образа Путина, преемнику, во-первых, не нужно идти по прямолинейному пути советской пропаганды: не стоит в каждом выступлении цитировать Владимира Владимировича и напоминать о том, что все мы следуем путём Путина. Во-вторых, ни в коем случае нельзя перенимать личностные особенности Путина: манеру высказываний, специфический юмор, а главное — приёмы привлечения и поддержания внимания массовой аудитории. Дело в том, что Путин — это уже бренд, хочет Владимир Владимирович того или нет. Путинские хобби и путинские пиар-конструкты — это зарегистрировано и защищено механизмами массовой психологии. Для преемника закрыты и недоступны дзюдо, хоккей, пилотирование авиационных аппаратов; честно говоря, закрыты даже шестичасовые пресс-конференции. Нужно придумывать что-то другое, проявлять себя в иных формах и образах, чтобы гарантировать, что сравнение пойдёт по содержательной линии.

Содержательно же политика преемника должна быть, безусловно, продолжением заложенной Путиным линии — но так, чтобы любой гражданин мог с лёгкостью сказать: ага, а вот это вот преемник придумал сам, ввёл сам, акцентировал на этом внимание сам. Если ответ на вопрос «А что преемник сделал сам?» не будет требовать избыточного напряжения всех ресурсов изобретательности, значит, преемник вполне успешно справился с давлением образа предшественника. А если успешно справиться не удастся, то он навсегда останется бледной тенью Путина. И этого ему не простят, поскольку тень всегда винят в том, что отбрасывающий её ушёл вперёд.

Вне всяких сомнений, преемнику придётся тяжело независимо от того, какую именно линию поведения он выберет. И избавиться от сравнения полностью ему не удастся. Но если он сумеет убедить массы в том, что вовсе не сменил Путина, а продолжает выполнять ту же гранд-задачу, что и Владимир Владимирович, всё будет в порядке. Главное — понять, что у власти он находится не для себя и не для власти, а для чего-то большего, но не впадать при этом в мессианство. Большим преимуществом Владимира Владимировича является то, что он чужд избыточного пафоса. Даже когда он принимает участие в изначально пафосных мероприятиях — памятных или, например, церковных, ему удаётся оставаться искренним и достаточно простым, понятным внешнему наблюдателю. Путин не надувает щёки, не претендует на какую-то особую миссию, «не говорит красиво», если угодно. Вот Ельцин любил так говорить, пафос из него, простите, так и пёр… К чему это привело, напоминать не стану. Безусловно, это умение — ограничивать пафос — зависит от личностных особенностей, но ему можно научиться. И стоит научиться. Это какой-нибудь политтехнолог, ударившийся в публицистику, может себе позволить изображать пафосную глыбу, — чего от него, политтехнолога, ждать? А президент действительно великой страны не может соревноваться с ней в величии, это смешно и бессмысленно. Путин не претендует на сверхчеловеческие качества, но и не принижает своих выдающихся характеристик — эту тактику преемнику стоит попытаться заимствовать. Но главное, ещё раз подчеркну, это дать понять — и возможность убедиться! — массам, что задачи, которые выполняются на президентской должности, не ограничены интересами самого президента, а то и вовсе не связаны с ними. Это должны быть задачи страны, задачи, которые составляют собой большую цель или гранд-задачу, выполнение которой не входит в границы правления одного человека, каким бы длинным это правление ни было. Соблюдение баланса между масштабами этой гранд-задачи и сползанием в мессианство — вот что должно заботить преемника более всего. И вот в чём он может ориентироваться на Путина, которому до сих пор удаётся соблюдать этот баланс безукоризненно.

Постпутинские международные перспективы и риски

Конечно, кроме конкуренции с идеализированным образом Путина и других сугубо внутренних проблем, преемнику придётся столкнуться и с проблемами внешнеполитическими. Я говорю не столько о традиционных трудностях и неожиданных вызовах, связанных с неизбывными противоречиями между государствами и с особенностями системы международных отношений, сколько всё о том же эффекте «путинского шлейфа», то есть эха от идеализированного образа Владимира Владимировича, но уже на международном уровне. Ведь лидеры других государств, политики международного масштаба так же, как и российский народ, привыкли к Путину. И хотя они не понимают Путина так, как мы, и не одобряют его так, как мы, но образ Путина (пусть и не идеализированный, но основательно оторванный от действительности) будет неизбежно использоваться в качестве точки отсчёта, образца для сравнения нового руководителя России. Только это сравнение будет проводиться не так, как в массовом сознании россиян, а более деятельным способом и, само собой, совершенно в других целях.