Мэри Калдор - Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху

В соответствующей литературе новые войны по большей части описаны как внутренние или гражданские войны или иначе как «конфликты низкой интенсивности». И все же, несмотря на то что большинство этих войн носят локальный характер, они включают в себя несчетное число транснациональных связей, отчего трудно удержать различие между внутренним и внешним, между агрессией (нападение из-за рубежа) и репрессией (атака изнутри страны) или даже между локальным и глобальным. Термин «конфликт низкой интенсивности» был придуман американскими военными в период холодной войны для описания партизанской войны или терроризма. Хотя и возможно проследить эволюцию новых войн от того, что во времена холодной войны называли конфликтами низкой интенсивности, все же у них есть отличительные характеристики, которые скрыты, в сущности, слишком общим термином. Некоторые авторы описывают новые войны как приватизированные или неформальные войны 2 Тем не менее, несмотря на то что приватизация насилия — важный элемент этих войн, на практике нельзя с легкостью провести различие между публичным и частным, государственным и негосударственным, формальным и неформальным, сделанным по экономическим и сделанным по политическим мотивам. Возможно, более подходящим является термин «постсовременные» (post-modern), используемый рядом авторов 17 . Подобно термину «новые войны», он предлагает некий способ, позволяющий отличить эти войны от тех войн, которые, скажем так, характерны для классической эпохи модерна. Впрочем, этот термин используется и для обозначения виртуальных войн и войн в киберпространстве 18 ; кроме

введение

того, новые войны несут в себе элементы не только эпохи модерна, но и досовременности (pre-modernity). Более поздним понятием, используемым Фрэнком Хоффманом и получившим широкое хождение, в частности у военных, является термин «гибридные войны» 19 ; он очень хорошо схватывает ту размытость публичного и частного, государственного и негосударственного, формального и неформального, которая так свойственна новым войнам. Он также используется для обозначения тех конфликтов, для которых характерно смешение разных типов войны (например, войны с применением обычных вооружений, борьбы с повстанцами, гражданской войны), и в этом качестве, возможно, упускает специфическую логику новых войн. Наконец, Мартин Шоу использует термин «вырожденная война» (degenerate warfare), тогда как Джон Мюллер говорит об «обломках» войны 20 . С точки зрения Шоу, тотальные войны XX века неразрывно связаны с характеризующим их геноцидом, и сам термин «вырожденная война» обращает внимание на разложение базовых общенациональных структур — вооруженных сил в особенности. Мюллер полагает, что война вообще (то, что я называю «старыми войнами») пошла на убыль, оставляя вместо себя простой бандитизм, зачастую скрывающийся под маской политического конфликта.

Критики идеи «новой войны» дали понять, что многие черты новых войн встречаются и в войнах более ранних времен и что доминирующая роль холодной войны затмила значимость «малых войн» или конфликтов «низкой интенсивно

сти» 21 . В этом утверждении есть доля истины. В различении новых и старых войн главным было изменить устоявшиеся представления о войне, особенно среди лиц, принимающих политические решения. В частности, я хотела особо выделить нарастающую нелегитимность таких войн и необходимость дать на это политический ответ в духе космополитизма — ответ, который в центр любого международного вмешательства (политического, военного, гражданского или экономического) ставит права отдельного человека и принцип верховенства права. Как бы то ни было, мне кажется, что идея «новой войны» отображает новую действительность — действительность, которая стала возникать перед концом холодной войны. Для описания разнообразных изменений, характеризующих современный период и оказавших влияние на характер войны, хорошо подходит обобщающее понятие глобализации 22 .

Среди американских авторов, пишущих по вопросам военной стратегии, не прекращаются споры о так называемой революции в военном деле или трансформации оборонной политики 23 . Основ-

ная идея заключается в том, что наступление эпохи информационных технологий имеет такое же значение, какое имело наступление эпохи танков и аэропланов (или даже переход от конной тяги к механической энергии), и влечет за собой глубокие последствия для будущих способов ведения войны. В частности, есть основания полагать, что эти изменения сделали современную войну гораздо более точной и ведущейся с гораздо большей избирательностью. Впрочем, эти новые понятия разрабатываются в рамках унаследованных от прошлого институциональных структур, связанных с войной и вооруженными силами. Войны в них представляются по традиционному образцу, согласно которому развитие новых приемов ведения войн происходит в более или менее линейном порядке из прошлого к современности. Кроме того, они предназначены для того, чтобы поддерживать тот образ военного конфликта, каким он виделся в эпоху холодной войны и где их целью было сведение к минимуму собственных потерь. Предпочтительные приемы — эффективная воздушная бомбардировка или быстрые и поражающие внезапностью сухопутные маневры, а с недавних пор — применение роботов и беспилотных летательных аппаратов (БПЛА), в особенности дронов. Для внешнего наблюдателя это создает видимость классической войны, оказываясь при этом довольно неуклюжим, а в некоторых случаях (если говорить о влиянии на реальную обстановку) и откровенно контрпродуктивным методом. Отсюда и известное замечание

Бодрийяра о том, что «войны в Заливе не было»1°. Первоначально эти сложные, технически изощренные приемы были применены в ходе войны в Заливе 1991 года; в дальнейшем они получили развитие на последних фазах войны в Боснии и Герцеговине, в Косово и уже совсем недавно — в войнах в Ираке, Афганистане, Пакистане, Йемене и Сомали.

Я разделяю мнение о том, что в военном деле произошла революция, но это революция имела место не в области технологий, а в области социальных отношений, связанных с методами ведения войны, даже если на эти изменения в социальных отношениях и оказали влияние новые технологии. За этим эффектным фасадом кроются действительные войны — даже в случае войны в Ираке 1991 года, где погибли тысячи курдов и шиитов, — что лучше всего можно объяснить с точки зрения моей концепции новых войн. В это третье издание включена новая глава о войнах в Ираке и Афганистане, где на их примере показано столкновение между «новой войной» и тем, что я называю технологически обновленной «старой войной».

Новые войны должны быть поняты в контексте процесса, известного как глобализация. Говоря о глобализации, я имею в виду следующее: интенсивно растет и укрепляется глобальная взаимосвязанность (политическая, экономическая, военная и культурная) и вместе с тем меняется природа политической власти. Я согласна с тезисом о том, что своими корнями глобализация уходит в эпоху модерна или даже в еще более ранние времена, но тем не менее считаю, что глобализация 19801990-х годов была качественно новым феноменом.