Мэри Калдор - Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху

Во второй главе я описала то, каким образом эволюция нововременной (старой) войны была связана с возникновением европейского национального государства, в котором внутреннее умиротворение было сопряжено с экстернализацией насилия и формированием легитимности на основе понятий патриотизма, встроенных в действительный опыт войны. Термин «национальная безопасность» был по большей части синонимичен защите национальных границ от внешних врагов. В послевоенный период различие внутреннего/внешнего распространилось на границы блоков, а идеологические идентичности — понятия свободы и/или социализма, — вынесенные из опыта Второй мировой войны, заместили, но не вытеснили полностью национальные идентичности в качестве основы блоковой легитимности. Блоковая безопасность подразумевала также и защиту блоков от внешней опасности.

Сегодня существует большая неопределенность относительно будущих моделей государственного управления и направления политики безопасности. Финансовый кризис, особенно в Европе, и растущая волна протестов по всему миру обусловлены отсутствием доверия к формальным политическим институтам. Разумеется, многие страны внедряют новые подходы к безопасности для решения проблемы того, что известно как нетрадиционные угрозы, например терроризм или организованная преступность. НАТО делает упор на то, что известно как комплексный подход, Пентагон ведет дебаты о борьбе с повстанцами и безопасности населения как противоположности контртеррористической операции. Однако потенциал обеспечения безопасности до сих пор представлен в основном обычной военной силой. Кроме того, национальную монополию на легитимное организованное насилие «сверху» разъедает транснационализация вооруженных сил. «Снизу» же ее разъедает приватизация организованного насилия, характерная для новых войн. Каковы же условия, в рамках которых существую -щие или новые институты обеспечения безопасности смогут ликвидировать или маргинализировать приватизированные формы насилия и восстановить доверие к институтам?

Мой довод состоит в том, что это зависит от политического выбора, а также от того, как мы анализируем природу современного насилия и какую концепцию безопасности принимаем. Традиционная политология, укорененная в опыте XIX и XX веков, способна предсказать лишь некий новый вариант прошлого либо — в ином случае — погружение в хаос. Именно потому, что господствующее течение политологической мысли было обращено к существующей системе государственного управления, обеспечивая ту или иную форму оправдания или легитимации этой системы и в то же время основу для предоставления рекомендаций о том, как действовать внутри этой системы, оно порождает некую разновидность фатализма или детерминизма в отношении будущего. Напротив, критический или нормативный подходы к политологии учитывают влияние человеческого фактора. Они основываются на том допущении, что люди сами творят собственную историю и могут выбирать свое будущее, по крайней мере в каких-то определенных рамках, которые можно анализировать.

Ниже я обрисую некоторые возможные способы мыслить о безопасности, которые проистекают из конкурирующих политических образов будущего, в основе которых лежат те или иные представления о природе современного насилия. Одним из этих образов является восстановление мирового порядка на основе реконструкции некоей разновидности блоковой системы, в которой расхождения на основе идеологии замещаются расхождениями на основе идентичности. Этот подход отталкивается от реалистичных представлений о международных отношениях, где главными участниками выступают политические власти, привязанные к конкретной территории, а новые войны трактуются как некий вариант старых войн — как геополитические конфликты. Наиболее известный пример этого типа мышления можно найти в книге Сэмюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций», где он предлагает вариант блоковой системы на основе культурной идентичности (вместо идеологии) 129 . Этот образ наиболее близок к тому, на чем остановилась администрация Буша, а возможно, и «Аль-Каида».

Второй образ будущего можно описать как нео-медиевизм 130 или как анархию, и он эксплуатирует постсовременное неприятие реализма 131 . Сторонники данного направления мысли признают, что новые войны нельзя понять, используя старые термины, но в то же время они не в состоянии выявить в новых войнах какую-либо логику. Они трактуются в смысле гоббсовской «войны всех против всех» 132 .

Этот образ является, по сути, отчаянным средством выйти из положения, признанием нашей неспособности анализировать глобальные события. Наконец, третий образ будущего основывается на более нормативном подходе, отталкивающемся от того тезиса, который был высказан в защиту космополитизма в предыдущей главе.

Столкновение цивилизаций

Концепция Хантингтона представляет собой вариант блоковой системы, где источником легитимности является культурная идентичность — приверженность тому, что он определяет как исторические цивилизации. Его книга привлекла так много внимания, потому что выразила то, что, как многие уверены, существует в виде невысказанных убеждений части политического истеблишмента, в частности тех кругов, чьи средства к существованию зависели от холодной войны. Это была некая попытка заново внести комфортную определенность биполярного мира и сконструировать новую угрозу, заменяющую коммунизм. Наверное, можно сказать, что «Война против терроризма» представляет собой некий прообраз подхода Хантингтона. Исламский терроризм сравнивается с тоталитарными учениями фашизма и коммунизма 133 . Демократическому, либеральному и, как подразумевается, христианскому Западу приходится оказывать этому учению военное сопротивление точно так же, как он противостоял фашизму и коммунизму во Второй мировой и холодной войнах, в постоянной конфронтации, которая, согласно Дональду Рамсфелду, возможно, продлится 50 лет. Тем, что «Войну против терроризма» поставили в один ряд с холодной войной, разношерстная банда фанатиков, преступников и потерянных молодых мужчин, известная как «Аль-Каида», была возведена в ранг грозного врага вроде Германии или Советского Союза.

Хантингтон полагает, что мы вступаем в мульти-цивилизационный мир, в котором связующим механизмом для обществ и групп государств будет культура, а не идеология. Как указали многие критики, Хантингтон довольно невнятно объясняет, что имеется в виду под культурой, хотя очевидно, что ключевым определяющим элементом для него является религия. Итак, Запад — это христианство, но исключительно только католицизм и протестантство. Он непреклонен в том вопросе, что Турции нельзя позволить присоединиться к ЕС, поскольку это мусульманская страна, и считает ошибкой членство Греции, православной страны; согласно Хантингтону, Греция определенно не входит в состав западной цивилизации. Очевидно также, что для него ключевыми гарантами цивилизаций являются государства. Он подчеркивает роль «стержневых государств», например, США—для Запада и Китая — для Азии.