Сергей Кургинян - Красная весна

Зюганов не пришел в Дом Советов, чтобы разделить участь своих собратьев. К-17/5 не поручал баркашовским автоматчикам вывести Зюганова из Дома Советов, не поручал этим баркашовцам отсечь опасного Зюганова от масс, поддерживавших «нардепов». Так К-17/5 повел себя со мною, а не с Зюгановым. Зюганова же К-17/5 вывел из под удара вызывающим по своей незатейливости способом, порекомендовав спрыгнуть с подножки пускаемого «касемнадцатыми» под откос политпоезда.

Зюганов мог бы не подчиниться К-17/5, мотивируя это тем, что подобное «спрыгивание в последний момент» убивает его морально, а значит, и политически. Наверное, он что-то подобное говорил посланцам из К-17/5. Мол, я-то, как-никак, политик, человек публичный! Мне, как-никак, на выборы идти! Спрыгнув так, как вы мне предлагаете, я потеряю лицо, лишусь репутации, проиграю выборы.

Ему ответили: «Геннадий, не дури! Поверь, всё будет в порядке! Какое, на фиг, лицо! Ты в России, а не в Китае! Какая репутация, помилуй! Прорычишь потом про негодяя Ельцина — всё тебе простят, всё забудут. У тебя, Гена, электорат, сам понимаешь, какой! Не кривляйся, Гена! Делай, что говорим, — и всё будет хорошо. Прикинь-ка! Руцкой, Хасбулатов, Константинов и другие твои выборные конкуренты сядут в тюрьму. Их партии будут закрыты. Поляна окажется расчищена для тебя. Ты и в тюрьму не сядешь, и на выборах получишь очень неплохой результат».

Зюганов поверил представителям К-17/5. Поступил согласно их указаниям и… сбылись их предсказания, причем самым убедительным образом. Да, первое место на выборах в декабре 1993 завоевала ЛДПР Жириновского. Но второе место завоевала зюгановская КПРФ!

Вскоре после расстрела Дома Советов мне позвонил один очень крупный ученый, входивший в руководство КПРФ, и сказал, что нам необходимо переговорить. Я согласился. На следующий день ученый приехал ко мне на работу и предложил мне избираться по спискам КПРФ. Ученый четко изложил, чего именно потребует от меня руководство КПРФ, коль скоро я приму сделанное мне предложение. На первом месте в ряду этих условий стояло отсутствие с моей стороны какой-либо критики в адрес руководства КПРФ и прежде всего в адрес Г. А. Зюганова. Я поблагодарил ученого за заботу, за лестное предложение. И сказал, что принять это предложение не могу. Ученый настаивал на том, чтобы я дал более развернутый ответ. Мне не хотелось отторгать моего собеседника, человека доброжелательного, порядочного. И я отнекивался. Но ученый настаивал. Тогда я сказал, что не могу войти в список КПРФ прежде всего из соображений метафизических. Возможно, именно в разговоре с этим ученым слово «метафизика» впервые было мною использовано в приложении к решению вполне конкретных политических вопросов. Ученый посмотрел на меня испуганно.

— Вы религиозны? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

— Тогда что вы имеете в виду?

Я ответил:

— Зюганов в числе прочих руководителей ФНС призвал граждан России дать отпор посягательству Ельцина на Конституцию РСФСР. Какое-то число граждан откликнулось на этот призыв. И погибло ради того, чтобы Конституция РСФСР действовала. Чтобы ее не заменяли тихой сапой Конституцией авторитарно-буржуазной, снабженной фиговым листочком псевдопарламентаризма. Неслучайно ведь новый парламент именуется Государственной думой. Короче, граждане пожертвовали собой ради того, чтобы не произошло определенных трансформаций. Вы сказали гражданам, что эти трансформации погубят Россию. Граждане вам поверили и принесли себя в жертву ради того, чтобы Россия не погибла. Теперь вы, действуя так, как вы действуете, поддерживаете эти трансформации. Вы помогаете Ельцину с явкой на референдум, с помощью которого Конституция будет введена в действие. Вы соглашаетесь играть по тем правилам, которые ранее называли преступными. Вы обесцениваете подвиг тех, кто по вашему же призыву умер ради того, чтобы преступные правила не были навязаны обществу. Это значит, что вы не слышите крови, пролитой по вашему же призыву.

— Не слышим крови? — изумленно спросил собеседник.

Я напомнил ученому строки Тютчева:

Потом я продолжил обосновывать свою позицию. Я говорил о том, что без метафизики нет стратегического субъекта. О том, что Ельцин будет эксплуатировать коммунистическую бессубъектность и в хвост, и в гриву. Что он, проигрывая ту или иную игру, будет «пускать юшку» тем, кто выиграл, и предлагать им, утеревшись, играть снова по выгодным для него правилам. Ученый всё это внимательно выслушал и спросил:

— Вы действительно собираетесь жить в этой стране сообразно тем принципам, которые изложили?

— Да, — ответил я.

— Ну, бог в помощь, — сказал ученый, прощаясь.

Он был очень обижен. А мне не хотелось обижать и впрямь вполне приличного человека. Поэтому я, пожимая ему руку, сказал:

— Есть еще одна причина, по которой я не вступлю в КПРФ и не буду избираться по ее списку.

— Какая? — напряженно спросил ученый. Интонация этого его вопроса была пронзительной и прозрачной: «Говори главное! Что ты мне голову морочишь со своей метафизикой?»

Глядя ему прямо в глаза, я сказал:

— Играть в игру с агентами я не буду, ибо они не субъектны. И если ради чего-то, что мне дорого по-настоящему, надо будет играть, то играть я буду с хозяевами этих агентов. Они хотя бы субъектны.

Ученый, очень сильно побледнев, сказал:

— Вы не сможете.

— Если понадобится, смогу, — ответил я. Ученый вышел из моего кабинета. Это была наша первая и последняя встреча.

Через несколько дней другой, столь же высокостатусный ученый пригласил меня в ЦЭМИ на встречу Зюганова с научной общественностью, сочувствующей левым идеям. Зюганов вел себя так, как будто в зале сидели не ученые и даже не простые, но в меру просвещенные граждане, а клинические дебилы. «Вот вы меня чайком угощаете, — говорил он, взяв поставленный на трибуну стакан горячего чая, — а чаек-то — без сахара! А почему? Потому что цены кусаются! Сколько при советской власти стоил сахар? Столько-то. А теперь? То-то же! Еще полюбите советскую власть, вспомните ее добрым словом». Зюганов сознательно играл в примитив. Он натянул тогда на себя эту маску и не снимает ее вот уже 19 лет. За эти годы маска приросла к коже.

Он нес ахинею, играл под дурачка. А ученые внимательно и доброжелательно слушали. Ни одного вопроса по существу. Ни одной попытки перевести разговор в более содержательное русло. Туча, парившая над Домом Советов 3 октября, уже превратилась во всепроникающий туман, убивающий ум и душу, уничтожающий ценности и критерии.

«Ради чего играть в какие-то игры с хозяевами Зюганова?» — спрашивал я себя, вспоминая разговор с посетившим меня ученым от КПРФ. «Ну, предположим, что я сумею осуществить этот амбициозный замысел… И что? Участие в подобных играх с метафизической точки зрения — штука опаснейшая. Так легко потерять идеалы, веру в людей. А если люди такие — то как не потерять эту самую веру? А потеряв ее, за счет чего можно выстоять, не уподобиться «касемнадцатым»?»