Анатолий Уткин - Удар американских Богов

Бенджамин и Саймон убеждены, что вторжение и оккупация Ирака увеличила террористическую угрозу Америке и всему западному миру. Ирак стал надежной базой для террористов, здесь они получают бесценный оперативный опыт и дают материал для пропагандистской машины исламистов.

Найолл Фергюсон приобрел в Соединенных Штатах необычайный авторитет своей монументальной книгой о Британской империи. Оксфордского профессора сразу же пригласили за океан, и теперь Фергюсон читает лекции в Нью-йоркском университете. Знакомство с наследником Лондона по имперской гегемонии привело к созданию труда, оценивающего мирового гегемона XXI века — Соединенные Штаты.

Характерен тон британского историографического авторитета. В отличие от немалого числа появившихся в последние годы критических книг об американской империи, Нейолл Фергюсон пишет о могуществе колосса нашего времени с «легким одобрением», едва ли не покровительственно.

Атака «аль-Каиды», полагает Фергюсон, не была выражением «гнева мусульманского мира», это был результат внутримусульманской борьбы, столкновения внутри исламской цивилизации. «Аль-Каиду» легче анализировать как «экстремистское крыло специфически арабской политической религии». Империя не должна глобализировать значимость этого экстремистского, особенного даже для арабского мира движения, где ваххабизм «прячется в песках Аравии». Терроризм существует давно, во многом он неизбежен, но империя возобладает в любом случае.

А между тем конкуренты не дремлют: растет азиатский конкурент — уже в 2018 г. Китай обойдет США по объему валового национального продукта; «война в Ираке увеличила вероятность новой роли для Европы — потенциального имперского соперника Соединенных Штатов. Европейские политические лидеры предпочли бы играть именно эту роль». Европейский Союз в полтора раза больше по населению, чем США, а его экономика составляет 82 процента американской.

Да, сегодня американские солдаты патрулируют Косово, Кабул и Киркук. И каждое американское вторжение вело к смене политического режима, военной оккупации и попытке институциональной трансформации, эвфемистски определяемой как «строительство нации». «Но откуда взять деньги для успеха всех этих предприятий? Как много американцев готовы стеречь дальние пределы? И как долго американское общество готово поддерживать политику, которая стоит немалых денег и жизней?» [258] 256 Ferguson N. The Price of American Empire. New York: The Penguin Press, 2004, p. 290.

Поражение царя Митридата в 84 г. до н. э. никак не укрепило демократию в Риме. Пройдя под традиционной триумфальной аркой, победоносный Сулла прервал свою задумчивость такими словами: «Теперь, когда во всей вселенной у нас нет врагов, какой же будет судьба нашей республики?» Сомнения Суллы в отношении судьбы республики оправдались. Незамедлительно возникли «внутренние враги» (террористы античности), появились проскрипции, армия вошла в столицу, и республика покатилась к империи.

Триста лет Америка провозглашала свою особенность, представая миру как исключительное государство. Теперь она сумела распространить демократию в качестве общепризнанного идеала. И потеряла идентичность исключительности. Четырехзвездный проконсул Томми Фрэнкс (даже внешне похожий на Суллу) добил последнего «официального» врага современного Рима — Митридата-Хусейна.

Но отсутствие явственного врага уже ощущается. Социологическая теория и исторический опыт указывают, что отсутствие ясно очерченного внешнего врага порождает в метрополии внутренний разлад. Неудивительно, что окончание холодной войны вызвало тягу местных внутриамериканских общин к самоидентификации. Отсутствие врага ослабляет необходимость в сильном центральном правительстве, в некогда безусловном единстве.

Профессор Поль Петерсен уже в 1996 г. писал, что окончание холодной войны сделало расплывчатыми очертания национальных интересов США, уменьшило надобность в национальных жертвах. Эгоистический интерес стал брать верх над национальной приобщенностью. Инаугурационные слова Джона Кеннеди — «Спрашивай не о том, что страна может сделать для тебя, а то, что ты можешь сделать для своей страны» стали голосом другой, героической эпохи, ныне скрывающейся за историческим поворотом. Вслед за германским экспансионизмом, японским милитаризмом и русским коммунизмом ушло в прошлое представление о противнике как о силе, противостоящей американскому индивидуализму и свободе. И американская демократия, американское общество (со всеми его ценностями свободного гражданина и. свободного рынка) оказалась в своеобразном вакууме.

Даже вышедшие к первым ролям неоконсерваторы не растерялись при триумфе. Вот что пишет один из их главных идеологов Чарльз Краутхаммер: «Нации нуждаются во врагах». Новая элита не отвернулась от испытанного компаса— идеальным противником для Америки был бы идеологически противоположно настроенный, расово и культурно совершенно иной, достаточно сильный в военном смысле противник. Сразу же после окончания холодной войны в Америке начались дебаты, кто мог бы стать таким противником.

Проще простого было демонизировать совсем недавних союзников — Милошевича и Саддама Хусейна (геноцид, немыслимая жестокость). Но и здесь ранжир явно не тот, особенно на фоне Гитлера, Сталина, Мао Цзэдуна (и даже менее впечатляющих Хрущева и Брежнева). Нужно было обладать исключительно богатой фантазией, чтобы в изолированном, контролируемом с воздуха и инспекторами на земле Ираке увидеть полномасштабную угрозу Соединенным Штатам, их континентальных размеров территории, их всемирно признанным идеологическим основам. Манихейские искатели дисциплинирующей угрозы обращались к разным разностям: «государства-изгои», кибертерроризм, асимметричное ведение войны, всемирная наркомафия, ваххабизм, ядерное распространение и многое другое. Одних только террористических организаций официальные американские органы насчитали в 2003 г. тридцать шесть береди них ведущие — «Аль-Каида», Исламский джихад, «Хезбалла», «Хамас»). Государств, «спонсирующих терроризм», в том же году определили семь. В «ось зла» ввели в 2002 г. Ирак, Иран и Северную Корею, к которым государственный департамент добавил Кубу, Ливию и Сирию. Полномасштабными претендентами на угрозу Соединенным Штатам стали быстрорастущий Китай и турбулентный мусульманский мир (Ирак, Иран, Судан, Ливия, Афганистан при Талибане).