Array Коллектив авторов - Доктрина Русского мира

Послам Папы, стремившимся заинтересовать Василия III войной с далекими турками, бояре отвечают: «князь великий хочет вотчины своей земли Русской» (каковое требование, кстати, в тот конкретный момент включало в себя Киев). За этими требованиями неизменно следовали поражавшие европейских дипломатов развернутые исторические объяснения прав Русского государства. «Русские дипломаты умело пользуются своей исторической ученостью и создают сложную теорию власти московских государей, высоко поднимавшую авторитет русского монарха… Это была творческая политическая идеология, направлявшая политику Русского государства по пути защиты национальных интересов, национальной культуры в сложной среде европейской цивилизации», – отмечает Д.С. Лихачев в работе «Национальное самосознание Древней Руси».

Европейские нации во многом выросли на отрицании религиозного раскола католицизма и протестантизма – и это была позитивная и объединяющая сторона европейского национализма. Но в нем было и немало по-гречески партикулярного, слишком часто национальная неприязнь была направлена на ближайшего соседа и формировала нацию именно через эту враждебность. Что бы были французы без вражды к англичанам, немцам, испанцам.

Русское национальное чувство развивалось несколько иначе. Оно не было заточено против соседей. Даже отношение к Польше-Литве, несмотря на постоянную враждебность двух государств, не переросло в этнофобию. Если русофобия является, увы, одной из констант польского национального самосознания, то с русской стороны всё прошло под девизом «отомщу и забуду». Русское самосознание возрастало на утверждении позитивного содержания патриотизма – любви к своей земле, к своему народу, к своей культуре и государю. Отрицание чужого выражалось не ненавистью, а скорее добродушной насмешкой. «Иностранное» становится угрозой лишь тогда, когда оно повреждает и унижает русскую идентичность. Оно страшно не как внешняя, а как внутренняя угроза. Это показала эпоха Смуты.

Именно патриотическое слово и патриотическое самосознание стали тем восстанавливающим веществом, которые возродили Россию в тот момент, когда её государственность была смолота в труху. И вот Хронограф 1617 года описывает собор, утвердивший новую династию, давая картину единства нации: «От предела российской земли и до её окраин народ православный, малые люди и великие, богатые и нищие, старые и юные обогатились богатым разумом, от всем дающего жизнь и светом добромысленного согласия все озарились. Хотя и из разных мест были люди, но в один голос говорили, и хотя несогласны были удаленностью житья, но собрались на единый совет как равные».

Эпоха Смуты и подвиг ополчения, «гражданина Минина и князя Пожарского» наглядно опровергают популярную сейчас мифологему, что русской нации в эту эпоху не существовало. Напротив, в развитии своего национального и патриотического сознания Россия в этот период шла на шаг-другой впереди большинства даже самых прогрессивных соседей, у которых и век спустя сговор с иноземцами против своего государства еще был в чести и считался законным средством политической борьбы.

В России это было уже немыслимо. Здесь патриотическое сознание было абсолютом идентичности. Именно поэтому стали возможны и воссоединение с Украиной, и патриотический подвиг Северной Войны, потребовавшей напряженных усилий всего народа ради утверждения России в Европе, и блистательные достижения екатерининской эпохи, и величественный подвиг Отечественной Войны 1812 года. Последняя война особенно показательна – не только задним числом, но в процессе ее она осмыслялась уже как патриотическое действо. Все жесты и слова участников этой грандиозной исторической драмы осознавались ими как совершаемые во благо Отечества.

Русская культура чрезвычайно амбициозна. Мы стремимся к достижениям и признанию во всех сферах – проза, музыка и балет (что нам дается легко), поэзия, живопись, скульптура, театр, опера, кино (что дается несколько труднее, но все равно везде мы, так или иначе, первые). Находящаяся регулярно в тяжелых экономических и военных обстоятельствах Россия продолжает любой ценой поддерживать свои обширные культурные притязания. Именно эта черта маркирует нас как цивилизацию, а не просто как одну из наций Запада. Англичане не переживают из-за слабости своей классической музыки, немцы не рвутся любой ценой к признанию своей живописи. Только русским нужно всё.

Достоевский однажды заявил в споре французскому дипломату: «Мы обладаем гением всех народов, и сверх того русским гением. Вот почему мы в состоянии понять вас, а вы нас – нет». Именно это превосходство русских в понимании, благодаря которому мы понимаем чуждую культуру, оставаясь непонятыми иностранцами, Достоевский и называл всемирной отзывчивостью. И нет ничего более противоречащего его идее, чем превращать ее в сентиментальный компот: мол, русские всех понимают, принимают и жалеют, у них нет ничего своего. Напротив, особенность русской культуры – познавать, оставаясь непознанным.

При этом то, что Россия смотрится в Запад как в зеркало, совершенно нормально – перед нами две европейских цивилизации-сестры, базирующихся на общем античном наследии. Римско-кельтско-германский Запад и эллинско-византийско-славянская Россия. От Византии Россия получила не только Православие, но и полный культурный комплекс в стопроцентной готовности, который сэкономил тысячелетия фазового отставания от ядра Западной Европы. Реймсу, когда в нем был построен великий собор – было 1200 лет, Владимиру – 200 лет. Через эту тысячелетнюю пропасть мы шагнули благодаря Византии и именно византийскому Христианству. Византийское наследство – не то, что тянет нас назад, а то, что двинуло нас на тысячу лет вперед. Херсонес – та географически-смысловая точка, которая объединяет нас с Византией и Древней Грецией, одним махом увеличивая продолжительность нашей истории на 1000 лет.

Именно в византийской трансляции культуры мы и находим разгадку парадокса русского культурного универсализма. Россия получила в готовом виде очень высокую, сложную и развитую культуру вместе с религией и набором символических кодов. При этом материальная база для столь сложной культуры была в России явно недостаточна. В бедной и малонаселенной стране поддерживать такую сложность, казалось, было невозможно.

Воздействие Византии на русскую цивилизацию состояло в том, что она задала саму матрицу цивилизации, понятие о цивилизованной жизни как таковой. Эта матрица изрядно противоречила условиям среды – огромным редконаселенным равнинным лесным пространствам, пронизанным реками в очень холодном климате. Эта матрица изрядно противоречила аффективному строю русских – стремлению растекаться, жить малыми группами, при обиде – удаляться, потом удаляться еще дальше.