Борис Тененбаум - Великий Линкольн. «Вылечить раны нации»

Республиканская партия в Иллинойсе определилась со своим кандидатом – им стал Авраам Линкольн. Сенатор Дуглас не отмахнулся от такого соперника – они были давно и хорошо знакомы. Линкольн не мог похвастаться победами на полях политических сражений, он всего один раз прорвался в конгресс США, никогда не избирался в сенат и ни разу в жизни не занимал никакой государственной должности, кроме почтмейстерской, – но как кандидат был силен.

Это признавалось даже его оппонентами. Линкольн был умен, и к нему было трудно прицепиться – он говорил просто, понятно и на языке, который доходил до избирателей. Так вот, в июне 1858 года Линкольн на одном из политических митингов произнес речь, наделавшую в Иллинойсе много шума, потому что это была сенсация.

В своей речи Линкольн привел пример постройки дома – дело, всякому фермеру Иллинойса известноe до мелочей. Как правило, это было слишком хлопотно для одного человека, обычно тут собиралась артель. Сперва плотниками изготовлялись стропила, потом их дружно поднимали в воздух, устнавливали как надо – и каркас дома оказывался готов.

А уж дальше можно было начинать « работу по заполнению пустот …» – настилать крышу, сооружать стены и так далее. Главное – каркас и опоры.

И вот Линкольн сообщил своим слушателям, что события в США разворачиваются так: сначала принимается «Акт Канзас – Небраска». И оказалось, что территория, которая никогда не предназначалась для распространения рабства, теперь для него открыта, хотя, конечно, это не признается открыто. Согласно «Aктy Канзас – Небраска»:

«… Истинным намерением и назначением этого акта является не узаконивание или запрещение рабства на территориях и штатах, а только закрепление полного и свободного права их жителей формировать и управлять внутренними учреждениями так, как они посчитают нужным, опираясь исключительно на Конституцию Соединенных Штатов …»

Как с этим спорить? Bедь тут, стараниями сенатора Дугласа, в дело вступил « известный аргумент поселенческого суверенитета, иначе называемого священным правом самоуправления …».

Oказывается, рабство можно узаконить? Почему? Потому, что такова воля большинства избирателей данного штата, и оспорить это нельзя. Если один человек решит обратить другого человека в раба, то с этим нельзя спорить ни тому, кого поработили, ни тому, кто хотел бы вмешаться? Является ли такого рода решение окончательным? Может ли законодательная ассамблея отменить такое решение?

И тут Линкольн перешел к разбору дела Дредда Скотта, дошедшего до Верховного суда США.

Суть дела – если говорить вкратце – лучше всех как раз сам Линкольн в своей речи и изложил:

«… Пока Акт Канзас – Небраска обсуждался в конгрессе, было принято судебное решение по вопросу о свободе негра [Дреддa Скоттa], владелец которого по собственной воле сначала переехал в свободный штат, а затем перебрался на территорию, закрытую для рабства решением конгресса.

Раб долгое время проживал на этих территориях, и решением окружного суда Миссури ему была дарована свобода…»

Так кто же теперь Дредд Скотт? Он раб или он человек свободный? Линкольн говорит своим слушателям, что, когда этот вопрос задавали Cтивену Дугласу, тот ответил: « Спросите у Верховного суда ». И Верховный суд принял решение, согласно которому статус Дредда Скотта остался таким, каким он и был изначально, поскольку он не был освобожден своим владельцем, а ссылается только на тот факт, что он проживает на территории свободного штата. И тогда получается, что легислатура одного штата может принять решение о введении рабовладения на территории, к которой относится ее юрисдикция, – но легислатура другого штата HE может принять решение о запрете рабовладения на своей территории? Получается, что в этом случае « священное право поселенцев на самоуправление… » можно проигнорировать?

И дальше Линкольн с точностью хорошего юриста расписывает по пунктам сложившееся положение дел.

Во-первых, никакой чернокожий раб не может стать гражданином любого штата: так полагает Верховный суд[1]. Во-вторых, никакой законодательный орган не может запретить рабство на любой территории Соединенных Штатов. В-третьих, суды Соединенных Штатов не будут решать вопросы о свободе негра, проживавшего с владельцем в свободном штате.

И Линкольн делает вывод, что все происходящее есть согласованная попытка узаконить рабовладение по всей территории Соединенных Штатов, и сравнивает отдельные и вроде бы несогласованные действия разных людей как звенья одной цепи – они возводят стропила дома, которые потом останется только соединить вместе:

«… Мы не можем точно утверждать, что все эти действия – результат предварительной договоренности. Но когда мы видим много разных досок, которые, как мы знаем, были распилены из деревьев разных пород, изготовлены в разных местах и разными рабочими… – и вот, когда мы видим, что из этих досок получаются ровные стены, доски идеально подходят друг к другу, все шипы и пазы совпадают, соблюдены все размеры и пропорции, когда каждая доска встает на свое место без какой-либо подготовки или эти доски взаимозаменяемы, – то нам трудно поверить, что [строители] не понимали друг друга с самого начала и не работали по общему плану еще до того, как был забит первый гвоздь …»

Речь Линкольна была хорошо построена. Идея ее не ограничивалась аллюзиями о стропилах, воздвигаемых строителями дома рабства. Линкольн начал свое выступление словами, которые он позаимствовал из Нового Завета[2]: « И всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит ».

Понятно было, что оратор говорил не только о принципах плотницкого дела, но о юридической системе страны. Она была безнадежно разъединена, разъединена в принципе. Соединенные Штаты не могут постоянно совмещать несовместимое – и существование рабства, и систему свободных штатов.

Придется выбирать – или то, или другое.

Стивен Дуглас начал свою избирательную кампанию в Иллинойсе самым впечатляющим образом – на личном поезде и в сопровождении огромного антуража. Повсюду вместе с ним появлялась его новая супруга – Стивен Дуглас овдовел в 1853 году, но 1856-м женился еще раз, и снова на юной красавице из хорошей семьи с Юга и с хорошими деньгами.

Красавица, следящая обожающим взором за выступлениями своего мужа – великого человека, великого оратора и крупнейшего государственного деятеля, – прекрасно дополняла общий облик сенатора Дугласа. Делалось совершенно понятно, что он борется за свое место в сенате только потому, что так положено суровыми правилами демократии, а вообще-то, оно бесспорно принадлежит ему. И конечно же, сенатор Дуглас сразу же перешел в наступление.