Лев Прозоров (Озар Ворон) - Святослав Хоробре: Иду на Вы!

Мне почему-то кажется, что в ту ночь в византийском лагере никто не смог заснуть.

На следующее утро Святослав собрал своих воевод на совет. Лев Диакон утверждает, что совет этот назывался "коментом", что причинило немало головной боли и историкам и лингвистам. После многих попыток его истолковать пришли, наконец, к мнению, что это — восточно-романское слово, услышанное ромеями от местного жителя, валаха, и принятое ими за русское. Один мой знакомый профессиональный лингвист, впервые услышав это слово от меня же (за что люблю лингвистов, так это за уровень их знакомства с источниками), немедленно начал бурно фантазировать: мол, сходка — от слова ходить, идти, по-немецки идти — "комм", и так далее. Помнится, детский писатель Борис Житков со товарищи, развлекаясь, "перевели" на немецкий слово поднос таким образом — "под" по-немецки "унтер", "нос" — "назе", следовательно, "поднос" — "унтерназе". Научная ценность обоих языковедческих изысканий совершенно одинакова: поднос по-немецки "таблетт", а все отлично известные историкам названия сходок, советов и прочих вече у германцев и скандинавов даже не созвучны злополучному "комент". Разница лишь в том, что молодые писатели шалили, а почтенный ученый был совершенно серьезен. Именно на подобных "научных" методах держится Магометов гроб норманнизма. Рискну высказать, ни на чем особо не настаивая, свое мнение, хотя и осознаю, что оказываюсь в одном ряду с упомянутыми деятелями. "Комент", на мой взгляд, просто произнесенное с все той же варяжской "носовой гласной" (помните — Ингорь, Свентослав) древнерусское "къмет". Святослав попросту советовался с кметами, с дружиной.

На этом совете одни, по словам Диакона, советовали погрузиться на корабли и тайно уплыть по Дунаю прочь, воспользовавшись безлунными ночами. Возможно, совет этот подал воевода Волк, уже воспользовавшийся таким способом отступления. Другие, указывая, что после памятной "операции по войсковому снабжению" византийский флот настороже, и попросту спалит из огнеметов любое судно, пытающееся покинуть крепость. Поэтому следовало-де замириться с ромеями, благо мир этот был бы скорее ничьей, чем проигрышем.

Согласно Диакону, Святослав обратился к соратникам с речью, удивительно напоминающей ту, что наш летописец вкладывает в уста героя, когда он "за малым не дошел Царьграда", то есть не то под Адрианополем, не то под Аркадиополем:

"Погибла слава, которая шествовала вслед за войском россов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, которое завещали нам наши предки, вспомним о том, что мощь россов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные доблестных мужей".

Интересно, что отстаивают правильность датировки Диаконом этой речи те же ученые, что столь же безоговорочно уверовали в византийскую версию битвы при Аркадиополе (полный разгром русов вкупе с болгарами, мадьярами и печенегами). Как же это совместить с "до сих пор несокрушимой" мощью "россов"? Диакон где-то лукавит, или в описании битвы, или в датировке речи Святослава, а то и в обоих случаях. Лично я считаю именно так. Тем более, что не могу себе представить, откуда стала ему известна эта речь. Под Аркадиополем или Адрианополем источник мог быть какой угодно — от болгарского боярина, стоявшего рядом со Святославом, а позднее попавшего в плен или переметнувшегося, до притаившегося по соседству в кустах, ровно рояль какой, византийского беженца или шпиона. А вот в осажденном Доростоле… если там были византийские шпионы — могли бы и более полезным для родины делом заниматься, чем подслушивать речи русского государя. Попавший в плен рус? Дело очень маловероятное. Во-первых, ни Диакон, ни Скилица о таком диве вовсе не упоминают. Во-вторых, Диакон сразу после речи Святослава сообщает, что между русами принято в случае опасности неминуемого плена закалываться собственным мечом. То же самое говорит Ибн Мискавейх об участи одного молодого руса, которого толпа мусульманских фанатиков настигла в садах Бердаа. И даже в наших былинах, невзирая на тысячелетнюю "цензуру" христианства, не знавшего обстоятельств, оправдывающих самоубийство, сохранились образы положительных героев, в безвыходной ситуации бросающихся на собственный меч. Это богатырь Дунай, о котором мы уже говорили, это Данила Ловчанин из одноименной былины и его молодая жена.

Так что, скорее всего, речь Святослав произносил — а он ее, судя по всему, произносил, уж больно совпадают изложение ее у Диакона и у русского летописца — во время похода на Царьград. А уж потом, или просто перепутав, или из соображений композиции, Лев Диакон перенес ее в Доростол. Очень вероятно, что и прочие подробности "комента" есть домыслы византийского сочинителя. Первое предложение — домыслено с оглядкой на недавнюю ночную прогулку Святослава, второе — из окончания войны. Возможно, кому-то не понравится, что я применяю к "непогрешимым" византийцам те же методы, которые привыкли применять к нашим летописцам. Отвечу: кое-где сказано "Ибо какою мерою вы мерите, такою и вам отмерено будет". Или попроще, на лесной язычески лад: "Чем аукнется…".

Итак, к вечеру следующего после праздника Громовержца дня русы вновь вышли из крепости. Они построились, как обычно, стеною, выставили копья и ударили на врагов. На сей раз натиск русов был столь страшен, что над многократно превосходящими числом ромеями нависла угроза поражения. Варда Склир с патрицием Романом, внуком императора-адмирала, Романа Лакапина попытались обойти "фалангу россов" с тыла, и, отрезав их от города, истребить. Анемас, глава личной охраны императора, воодушевленный недавней победой над Икмором, жаждал новой славы, и потому отправился в их войске. Поначалу казалось, что армия Второго Рима побеждает, и Анемас даже схватился в поединке со Святославом, который, своей яростью в схватке воодушевлял русских воинов. Как водится у византийских летописцев, Анемас одолел вождя варваров… вот только даже в описании нанесенного крещеным арабом решительного удара соотечественники "победителя" не могут сойтись. Диакон утверждает, что удар был нанесен в ключицу, а Скилица — в "середину шлема" (?!). Оба, однако, сходятся на том, что Святослав упал с коня. Диакон добавляет, что его защитил кольчужный доспех. В любом случае, сын критского эмира недолго радовался своей победе — если она и была. Через недолгое время русы подняли его на копья. Любимец войска, отважный богатырь Икмор был отомщен. Невзирая на падение — или "падение" — Святослава, русы ничуть не были испуганы подвигом Анемаса, скорее — воодушевлены его гибелью. Это говорит, что Святослав, скорее всего, не был даже серьезно ранен в поединке с Анемасом. Во всяком случае, ни Диакон, ни Скилица даже не намекают на смятение и растерянность, подобные тем, которые овладевали-де русами после "гибели" Сфенкела-Свенельда и гибели Икмора. Напротив, русы с новой силой ударили на врага. И даже обратили его в бегство. Только тут на поле боя появился Цимисхий со своей гвардией. Однако даже его пример воодушевил не всех. Византийские авторы говорят, что в этот момент вся огромная армия Второго Рима не могла противиться горстке осажденных. Спасло ее от разгрома под стенами Доростола только чудо.