Лев Прозоров (Озар Ворон) - Святослав Хоробре: Иду на Вы!

У нас долгая память. И мы помним — было время, когда Рим — тот, первый и единственный Рим, Вечный Город Катона и Сципиона, Цезаря и Траяна — был силен и могуч. Как сильна и могуча Русь."

Он тоже терпел христиан.

Након, Боян, Калокир. Варяги, Болгария, Византия. Поступь Рагнарека: Византия, Болгария, варяги…

Русь?!

И везде, везде — расплесканная бесполезно, обращенная друг на друга, брат на брата сила славянских народов. Древняя Правда — без силы. Юная Сила — без правды. Боян говорит — на Морее уже растут дети, не знающие славянскую речь. Након говорит — даже славяне уже величают Гам — Гамбургом.

Что делать, если ничего сделать нельзя? Для воина ответ один — биться. Бьются не ради победы. Бьются потому, что таков долг воина. Но бился и Крум. Бился и Стойгнев. Нужно все-таки победить!

Нужна держава. Новый Рим. Чтобы переломить хребет империям — источникам заразы. А переломить можно — разве не рухнул казавшийся вечным каганат? И почему не рухнуть так же державам кайзера и цесаря? Только делать это нужно скорее.

Они говорят — скоро их бог придет на землю.

Что ж — мы встретим его.

Как? Ответ дал Олег Вещий, отец наставника Асмунда.

Он перенес столицу почти на поле боя — в Киев. Не в этот, тихий и мирный — в то хазарское пограничье, что было здесь семьдесят лет назад. И уже отсюда, из нового военного стана — в походы, в свирепые непрерывные походы. С дружинами — за данью, а дань — на новые дружины. И собрать данников в единый кулак, народ к народцу, гнуть шеи упрямым Нискиням, а если не гнутся — ломать, как изменнику Оскольду!

Занять приграничные с империями земли. Поставить там столицу. Собрать окрестные славянские народы, отбирая данников у империй. Болгары уже приняли его — как поляне приняли Олега. Хорват и прочих смутьянов — примучить, как Олег и отец — уличей с древлянами. Дикарей-язычников — в союзники. Но перед этим — показать силу. Чтоб мадьяры запомнили его имя, как помнят печенеги имя отца! Нечего и им тратить удаль в бессмысленных набегах на дальние Парижи. Пусть служат державе. На сворку степных волчар!

Возможно ли это? Святослав не спрашивал себя о таких вещах. Олегу, отцу, самому ему удалось на Руси — ему и его потомкам удастся на Дунае. Под соколиный стяг встали поляне и северы, кривичи и словене, дреговичи и полочане, вятичи и древляне, уличи и радимичи, тиверцы. Что ж, теперь очередь сагудатов и велегестичей, струменцев и смолян, драговитов и северов, верзичей и баюничей, рунхинов, милингов и езеричей. Всех болгар, хорват, сербов.

И тогда — на Царьград! Не в ладьях, как Олег и отец — по суше. Греки привыкли ждать врага с моря, как хазары — из степей и лесов. Не надо делать так, как привык враг. Пусть он делает, как привык. А мы сделаем — как надо!

Не нужно щита на воротах. Пусть сбудется отроческая мечта. Пусть Царьград разделит место в Пекле с Итилем!

И пусть потом приходит их Мертвец. Если будет — куда.

Еще до раздела престолов между сыновьями Святослав сказал матери и боярам: "Не любо мне в Киеве. Хочу сидеть в Переяславце на Дунае. Там будет середина земли моей. Туда стекается все лучшее. Из Греции — золото, шелка, вина и плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и кони, из Руси — меха, мед, воск и люди".

В переносе столицы для Руси не было ничего особенно нового. Лет семьдесят назад Олег перенес столицу из Новгорода в Киев. Сейчас, после победы над каганатом, Киев из воинского стана на глазах превращался в сытый и тихий глубокий тыл. Место же князю и дружине его, а значит — столице, в челе войска. Поближе к врагу. Это было естественно и более или менее понятно. Князь оставляет детям безопасные мирные земли и отправляется туда, где нужна его рука и железная воля.

Но вот то, что сказал Святослав потом…

Историки толкуют что-то о "торговых путях". Что общего между Святославом Храбрым и торговлей?! Вчитайтесь!

Святослав перечисляет земли, с которых собирается брать дань! Он уже берет дань с русских земель — теперь она, естественно должна будет идти и в Переяславец. А теперь к списку данников присоединятся Балканы и Центральная Европа. Это для начала, чтоб свалить Византию, как свалили Хазарию. А там…

Вряд ли Святослав оставил бы без внимания земли пращуров-варягов. "Середина земли моей"… Гляньте на карту. Граница Руси на Востоке проходит по Волге — новой "реке Рус" для арабов. Найдите Переяславец в Дунайском устье. И отсчитайте столько же на Запад. Как минимум — твердый предел по Лабе для тевтонского Drang nach Osten. И на юг, конечно — до Мореи. Еще не всех милингов и езеричей ромеи вывезли на каирские рынки!

Это намерение Святослава ясно отражено в летописи. Как мы увидим далее, оно отразится и в "Истории" Льва Диакона. Могло ли это ему удаться? На мой взгляд, вполне могло. Может, я и делаю слишком сильный упор на приверженность Святослава старым Богам и неприятие им новой веры. Конечно, все было не так однозначно. Играло свою роль и естественное для воина и князя желание славы, и отроческая еще ненависть к Константинополю, и желание объединить славянские народы. Но желание создать такую державу вполне очевидно. Была, верю, и возможность. За двести лет до того Карл-Давид "Великий" создал-таки огромную империю. Когда-то создавали свои державы Александр, Цезарь, Аттила, Хлодвиг. Многие из них начинали с меньшего. Другой вопрос — как долго продержалась бы такая держава? Но в любом случае она изменила бы лицо Европы — если не мира. Впрочем, поговорим о вероятностях, или, как модно сейчас говорить, виртуальностях, когда дойдем до "ключевого", переломного момента в истории Святослава. Пока до него неблизко.

Ольга ответила сыну: "Видишь — я больна. Куда хочешь уйти от меня? Похоронишь меня — и иди, куда хочешь".

Неожиданной человечностью веет от этих жалобных слов. Это не бывшая правительница державы обращается к отнявшему власть сопернику. Это не глава и знамя киевских христиан говорит с врагом и гонителем веры христовой, заклятым язычником.

Старуха-мать просит повзрослевшего сына.

Ольга действительно была больна. Только три дня она прожила после этого разговора. Может, близость смерти и помогла ей освободиться от самого сильного чувства к сыну-язычнику, которое до тех пор испытывала будущая святая — от страха. Возможно, она поняла, что есть вещи и люди куда страшнее ее сына, когда вокруг Киева задымились костры степных полчищ. Перед смертью она просила Святослава о последней милости — позволить ей уйти к ее богу по христианскому обряду. Без буйной тризны с хмельными ковшами, со звоном мечей и обильными жертвами, без надменно вздымающегося к небесам кургана. Лечь в могилку вровень с землей. Ольга, сообщает летопись, исповедовала христианство в тайне, и очень боялась, что по смерти ее похоронят по языческому обряду.