В Барышников - Вступление Финляндии во вторую мировую войну 1940-1941 гг.

Что же касалось того, насколько данная информация соответствовала действительности, на это могли дать ответ лишь протокольные записи, которые 12–13 ноября велись переводчиками в ходе переговоров. При их тщательном изучении в словах Молотова не обнаруживается именно того, что могло быть истолковано как проявление стремления советской стороны ликвидировать независимость Финляндии. Хотя в той части, где Молотов говорит о неправомерности действий Германии по размещению войск на финской территории, содержится напоминание о существовании секретного приложения к договору от 23 августа 1939 г. с указанием на положения о сферах влияния. Молотов сказал, как запротоколировано Шмидтом, что «согласно германо-русскому соглашению Финляндия входит в сферу влияния России». А далее подчеркнул, что «не видит каких-либо симптомов начала войны на Балтике». [698] СССР — Германия. 1939–1941. Т. 2. С. 114, 116. Это же подтверждает и стенограмма допроса Риббентропа на Нюрнбергском процессе 30 марта 1946 г., когда на прямо заданный ему вопрос защитника, что он думает по поводу того, что «Россия чувствовала себя неудовлетворенной русско-финским мирным договором и что Россия была бы не прочь аннексировать всю Финляндию», он откровенно ответил: «Это сформулировано не было, однако было очевидно, что Россия рассматривает Финляндию как сферу своего влияния». [699] Риббентроп И. Между Лондоном и Москвой. Воспоминания и последние записи. С. 264. То есть из сказанного следовало, что Москва была крайне озабочена тем, что Германия перешагнула рубеж, который был определен в результате советско-германских договоренностей 1939 г., и начала свое дальнейшее проникновение на восток к границам СССР.

Заметим: Гитлер на переговорах с Молотовым в конечном счете заявил, что «Финляндия — область интересов России», Германия же «только против войны», [700] Поездка В. М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. С. 85. хотя, по воспоминаниям Риббентропа об этой встрече, «фюрер не хотел отдавать Финляндию» и «просил Молотова в этом вопросе пойти ему навстречу». [701] Риббентроп И. Между Лондоном и Москвой. Воспоминания и последние записи. С. 176. К тому же Риббентроп, участвовавший в переговорах, в последующих беседах с Молотовым стремился сгладить возникшее обострение в связи со вспышкой, проявленной Гитлером. Он так резюмировал происшедший обмен мнениями: «Фактически не было вообще никаких причин для того, чтобы делать проблему из финского вопроса. Возможно, здесь имело место лишь недопонимание друг друга. Все стратегические требования России были удовлетворены ее мирным договором с Финляндией». [702] Там же; Поездка В. М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. С. 85.

В телеграмме, направленной Сталину из Берлина 14 ноября, Молотов заключил, что беседы с Гитлером «не дали желательных результатов». [703] Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 1) С. 67; Поездка В. М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. С. 117. Действительно, тревоживший советское руководство вопрос о сосредоточении немецких войск в Северной Финляндии оставался таким же острым, каким он был и до переговоров.

С другой стороны, в Германии также сделали соответствующие выводы из прошедших переговоров. Начальник генштаба сухопутных войск Ф. Гальдер записал тогда в своем дневнике, что «переговоры с Молотовым позволили сделать нашу оценку общей обстановки более ясной». В этом утверждении он опирался на слова фюрера, который заявил в узком кругу своих генералов: «Россия не в состоянии навязать нам свою волю, однако использует любую возможность, чтобы ослабить наши позиции». [704] Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. С. 298. Таким образом, Германия не собиралась сворачивать с избранного ею пути подготовки войны против СССР, и то, насколько лицемерен был Гитлер в ходе состоявшихся с Молотовым бесед, стало впоследствии хорошо известно. 12 ноября, в день прибытия Молотова в Берлин, Гитлер отдал директиву, известную в истории под номером 18, в которой говорилось, что «независимо от результатов этих переговоров следует, в соответствии с отданным уже устным приказом, продолжать подготовку операции на Востоке…» [705] Кегель Г. В бурях нашего века: записки разведчика-антифашиста. М., 1987. С. 167.

В целом итогами визита не обольщались и в Москве. Уже вечером 15 ноября, докладывая подробно о результатах поездки в Германию на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), Молотов сделал совершенно определенный вывод: «…Встречи с Гитлером и Риббентропом ни к чему не привели… Покидая фашистскую Германию, все мы, члены советской делегации, были убеждены… встреча являлась лишь показной демонстрацией… Общей для всех членов делегации являлась также уверенность в том, что неизбежность агрессии Германии неимоверно возросла, причем в недалеком будущем». Сталин при этом был вынужден обратить внимание на то, что прежние договорные соглашения с Берлином фактически уже не действуют. «Мы, — сказал он, — не можем договор рассматривать основой надежной безопасности для нас. Гарантией создания прочного мира является укрепление наших вооруженных сил». [706] Цит. по: Сиполс В. Я. 1) Тайны дипломатические. Канун Великой Отечественной 1939–1941. С. 275; 2) Еще раз о дипломатической дуэли в Берлине в ноябре 1940 г. С. 158–159. Таким образом, становилось очевидно, что события вступали в новую стадию своего развития.

Действительно, именно тогда была взята за основу составленная еще в сентябре 1940 г. записка наркома обороны и начальника Генерального штаба «О соображениях по развертыванию вооруженных сил Красной Армии на случай войны с Финляндией». Об этом можно было судить по тому, что 25 ноября 1940 г. высшее советское военное руководство направило директиву командующему войсками Ленинградского военного округа о том, какие действия части округа должны будут предпринять «в условиях войны СССР только против Финляндии». [707] 1941 год. Кн. 1. С. 418.

Иными словами, в Советском Союзе в новых условиях переходили к более обстоятельному военному планированию боевых операций непосредственно против вооруженных сил Финляндии. При этом в директиве подчеркивалось, что «не исключена возможность усиления» финской армии «войсками ее возможных союзников», и четко определялось, что помощь финской армии может прийти только с территории Швеции, Норвегии и, естественно, из Германии. Таким образом присутствие немецких частей в Скандинавии уже, бесспорно, учитывалось. Более того, в документе указывалось, что «не исключена возможность в первые дни войны активных действий» финских войск «с целью создания угрозы Ленинграду путем выхода к Ладожскому озеру и захвата Выборга». [708] Там же. Эта констатация также свидетельствовала о том, что в Москве весьма серьезно оценивали тогда возросший военный потенциал финской армии.