Александр Шевякин - Загадка гибели СССР. (История заговоров и предательств. 1945-1991)

Израэль Джереми

Родился в 1935 г. Образование: бакалавр — Гарвардский университет (1956), магистр — там же (1959), доктор философии — там же (1961). В 1958–1959 гг. стажировался в МГУ (по обмену на Яковлева с Калугиным). С 1961 г. — ассистент, доцент, профессор политических наук в Чикагском университете, председатель Комитета по изучению славянских стран университета, руководитель проекта «Сравнительный коммунизм». С 1983 г. — член Совета планирования государственного департамента. С 1985 г. — профессор политических наук в Центре изучения действий СССР за рубежом RAND Corporation и Калифорнийского университета, Директор RAND Corporation. Приезжал в СССР на рекогносцировку перед событиями августа 1991 г. Автор 5 книг (в т. ч. в соавторстве) по взаимосвязи внутренней и внешней политики СССР.

Совершенно секретно

Директива NSC 20/1 появилась в ответ на требование секретаря госбезопасности Джеймса В. Форрестола предоставить ему «понятную формулировку национальной политики» в отношении Советского Союза, на том основании, что без подготовки такой формулировки «нельзя принять никаких логичных решений, какую долю наших ресурсов следует отдать на военные нужды…». [46]Разработанный Штабом политического планирования, этот документ содержит наиболее полное на то время представление о целях политики сдерживания, которые было необходимо достичь.

Документ устанавливает две основные цели политики США в отношении Советского Союза: 1) сокращение мощи и влияния СССР до тех пределов, когда они более не будут угрожать международной стабильности; и 2) достижение фундаментальных перемен в теории и практике международных отношений Советского правительства. В отличие от NSC 7 (Документ 20), директива NSC 20/1 подчеркивает разницу между Советским Союзом и международным коммунистическим движением и, в согласии с аргументацией в PPS 35 (Документ 21), рассматривает возможность установления раскола между ними как средство достижения политических целей США.

NSC 20/1 делает акцент на желательности достижения результатов политики сдерживания невоенными средствами, хотя и признает возможность наступления войны, ненамеренного или умышленного. В заключительной части документа обсуждается вопрос политики США в этом случае. Примечательно, что в документе акцент делается на нейтрализации, а не на уничтожении советской власти, а также отрицается доктрина безоговорочной капитуляции, бытовавшая во Вторую мировую войну.

Очевидно, что Россия, и как самостоятельная сила, и как центр мирового коммунистического движения, стала в последнее время основной проблемой международной политики США, и что в стране отмечается глубокое недовольство и озабоченность целями и методами советских лидеров. Поэтому политика нашего Правительства определяется в значительной мере нашим желанием изменить советскую политику и изменить международное положение, к которому последняя уже привела.

Однако до сих пор еще не было четкой формулировки основных целей США в отношении к России. И особенно важно, с точки зрения повышенного внимания нашего Правительства к делам России, чтобы эти цели были сформулированы и приняты для рабочих целей всеми подразделениями нашего Правительства, работающими с проблемами России и коммунизма. В противном случае есть возможность серьезного распыления усилий в работе над проблемой чрезвычайной международной важности.

Есть две концепции отношения национальных целей к факторам войны и мира.

Первая предполагает, что национальные цели являются постоянными и что на них не могут оказывать влияние перемены в положении в стране, как то: переход от войны к миру; что их следует выполнять постоянно, как невоенными, так и военными средствами, в зависимости от случая. Эту концепцию лучше всего выразил Клаузевиц, который писал, что «война есть продолжение политики, смешанное с другими средствами».

Противоположная концепция предполагает, что национальные цели во время войны и во время мира главным образом не связаны. Согласно этой концепции, существование военного положения создает свои собственные политические цели, которые по преимуществу вытесняют обычные цели мирного времени. Именно эта концепция в основном превалировала в нашей стране. Главным образом эта концепция преобладала и в прошедшей войне, когда победа в войне как таковая, как военная операция, была главной задачей политики США, а все остальные соображения подчинялись ей.

В случае с американскими целями в отношении России ясно, что ни одна из этих концепций не может полностью превалировать.

Прежде всего наше правительство было вынуждено, ради задач развивающейся ныне политической войны, рассматривать более определенные и милитаристские цели в отношении России даже сейчас, в мирное время, чем те, что были сформулированы в отношении Германии или Японии в преддверии реальных военных действий с этими странами.

Во-вторых, опыт прошедшей войны научил нас желательности подчинения наших военных действий четкой и реалистичной концепции долгосрочных политических задач, которые мы хотим достигнуть. Это было бы особенно важно в случае войны с Советским Союзом. Вряд ли мы можем ожидать, что завершим эту войну с тем же военным и политическим исходом, как в случае с прошедшей войной против Германии и Японии. Поэтому, пока всем не станет очевидно, что наши цели не заключаются в военной победе ради нее как таковой, американской общественности будет трудно осознать, что на самом деле будет желательным исходом конфликта. Общественность может ожидать от военного исхода гораздо большего, чем это необходимо, или даже желательно, с точки зрения действительного достижения наших целей. Если люди будут думать, что нашими целями являются безоговорочная капитуляция, полная оккупация и военное правительство, по образцу Германии и Японии, то они, естественно, будут ощущать, что все иное, кроме этих достижений, вовсе не является настоящей победой, и не смогут оценить действительно оригинальное и конструктивное урегулирование.

Наконец, мы должны признать что цели Советов сами по себе практически постоянны. Переходы от войны к миру практически не оказывали на них влияния. К примеру, советские территориальные цели в отношении Восточной Европы, ставшие очевидными в ходе войны, имеют сильное сходство с программой, которую советское правительство стремилось реализовать невоенными средствами в 1939 и 1940 годах, и, по сути, с некоторыми стратегическими и политическими концепциями, лежавшими в основе царской политики накануне Первой мировой войны. Чтобы противостоять такой постоянной политике, столь упорно проводящейся во время и войны, и мира, нам необходимо противопоставить ей задачи не менее постоянные и долгосрочные. В общем говоря, это обусловлено самой природой отношений между Советским Союзом и внешним миром, заключающихся в постоянном антагонизме и конфликте, которые имеют место как в рамках формального мира, так и в правовых рамках войны.