Тимоти Нунан - Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Тому, кто собирается писать о советско-афганских отношениях, предстоит решать весьма специфические задачи. Англоязычные сочинения часто восходят к старой британской традиции трактовать Афганистан как «кладбище империй», как будто условия имперских войн не менялись с 1880‐х годов или как будто почти полное уничтожение афганского народа тремя процентами советских Вооруженных Сил представляло собой славную победу этого народа [17] Выражение «кладбище империй» обычно приписывают афганскому интеллектуалу Махмуду Тарзи (1865−1933). . Однако эти англоязычные сочинения повлияли и на отношение к истории самих афганцев. Американский историк афганского происхождения Мухаммед Хасан Какар характеризует русских как людей политически отсталых и «поздно пришедших в лоно цивилизации» [18] Kakar M. H. Afghanistan: The Soviet Invasion and the Afghan Response, 1979–1982. Berkeley: University of California Press, 1995. P. 125–126. . Какар утверждает, что «безбожные коммунисты» стремились «безжалостно подавить» афганцев – так же, как поступили «русские» с «мусульманской Бухарой». Бывший премьер-министр Афганистана Мухаммед Хасан Шарк также связывает вторжение Советского Союза с дьявольской логикой российского экспансионизма [19] Sharq M. H. The Bare-Foot in Coarse Clothes. Peshawar: Area Study Centre of University of Peshawar, 2000. . По иронии судьбы образ местных жителей как мусульман-фанатиков, который «усердно культивировался и коварно использовался британцами в Индии», был вновь взят на вооружение бывшими афганскими коммунистами, желавшими подчеркнуть свою приверженность национальной идее [20] Hanifi Sh. M. Op. cit. P. 95. . Историческая наука об Афганистане, бывшая парией на протяжении большей части XX века, по-прежнему остается в плену категорий, характерных для времен колониализма и холодной войны и изначально предназначенных для ее порабощения.

Такое научное наследие одновременно создает большие проблемы и предоставляет большие возможности для любого, кто берется за изучение афганской истории XX века, особенно в период между 1929 и 1978 годами. Как указывает Найл Грин, ученые стремятся исключить из анализа целые десятилетия, ограниченные двумя яркими событиями – крахом режима Амануллы и свержением клана мусахибанцев. И все же этот способ обращения с историей «является классическим примером националистического подхода: афганцы создали национальное государство, неафганцы его разрушили. Рассуждая так, мы упускаем из виду и множественность голосов, которые не слышны за громким призывом к единению нации, и значительную часть транснациональных процессов, происходивших на протяжении всего XX века» [21] Green N. Locating Afghan History. Roundtable on «The Future of Afghan History» // International Journal of Middle East Studies. 2013. № 45. P. 132. . В результате исчезает какой бы то ни было «цементирующий эти процессы состав», способный соединить национальные явления начала XX века с эпохой вхождения в глобальную историю в 1970‐е годы, и в результате историки вынуждены довольствоваться лишь «горсткой действующих лиц и примитивным набором аналитических приемов». Пространство – первый аспект, нуждающийся в переосмыслении при изучении Афганистана, а предполагаемая глобальность или неглобальность истории страны в различные периоды XX века – второй из таких аспектов.

Но что означает написать глобальную историю Афганистана, да и любой другой страны? «Каким образом, – задается вопросом Ванесса Огл, – можно концептуализировать историю глобальных потоков и связей, если она потенциально охватывает не что иное, как весь „мир“? Ведь нельзя охватить все на свете» [22] Ogle V. Whose Time Is It? The Pluralization of Time and the Global Condition, 1870s–1940s // The American Historical Review. 2013. December. № 188(5). P. 1377. . Чтобы как-то ответить на этот вопрос, необходимо прежде отделить глобальный масштаб от масштаба дипломатических отношений, или, как в случае XX века, от холодной войны. Традиционно историки считали само собой разумеющимся, что скрупулезное изучение дипломатической переписки раскрывает «все интриги монархов и государственных деятелей» и дает нам подлинную «картину прошлого, объясняющую настоящее» [23] Bullen R. What Is Diplomatic History? // Gardiner J. (Ed.) What Is History Today? London: Macmillan Education, 1988. P. 135. . Однако к началу 1980‐х годов дипломатическая история оказалась атакована со всех сторон [24] Maier Ch. S. Marking Time: Contemporary Historical Writing in the United States // The Past Before Us: Contemporary Historical Writing in the United States. Ithaca: Cornell University Press, 1980. P. 355–387; de Conde A. What’s Wrong With American Diplomatic History? // Newsletter of the Society of Historians of American Foreign Relations (SHAFR Newsletter). 1970. May. № 1; Patterson D. S. What’s Wrong (And Right) with American Diplomatic History? A Diagnosis and a Prescription // SHAFR Newsletter. 1978. September. № 9. P. 1–14. . «К сожалению, история международных отношений не может быть причислена к новаторским областям исторической науки в 1970‐е годы», – отмечал Чарльз Майер [25] Maier Ch. S. Op. cit. P. 355. Осмысление Майером состояния исторической науки несколькими десятилетиями позднее см.: Maier Ch. S. Return to Rome: Half a Century of American Historiography in Light of the 1955 Congress for International Historical Studies // La storiografia tra passato e futuro (Il X Congreso Internazionale di Scienze Storiche (Roma 1955) cinquant’anni dopo). Rome, 2008. P. 189–211. .

К счастью, новые источники и методологические новации позволили опровергнуть эти обвинения. Имперский поворот в исторической науке многих стран, в том числе и Соединенных Штатов, дал импульс изучению обмена информацией не только в политической и дипломатической сферах. Обращаясь к архивам коммерческих фирм, неправительственных организаций и университетов, а также используя постколониальную теорию, историки международных отношений сделали предметом своих исследований не только войны, но и хлопок, жизнь отдельных сообществ и пригородов [26] Beckert S. Empire of Cotton: A Global History. New York: Knopf, 2014; Immerwahr D. Thinking Small: The United States and the Lure of Community Development. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2015; Friedman A. Covert Capital: Landscapes of Denial and the Making of U. S. Empire in the Suburbs of Northern Virginia. Berkeley: University of California Press, 2013. . Через два с половиной десятилетия после открытия архивов стран Восточного блока, Китая, бывшей Югославии и других стран история холодной войны превратилась в процветающую дисциплину с собственными журналами, институтами и дебатами [27] См., например, посвященную холодной войне книжную серию, издаваемую в Университете Северной Каролины, или работу редактора этой серии: Westad O. A. The Global Cold War: Third World Interventions and the Making of Our Times. Cambridge: Cambridge University Press, 2005. .

Однако иногда уверенность в том, что «вопросы войны и мира являются самыми фундаментальными», ведет к написанию истории с точки зрения американского советника по национальной безопасности – или члена советского Политбюро [28] Trachtenberg M. What’s the Problem? A Research Agenda for Diplomatic History // H-Diplo State of the Field Essay. October 10, 2014; del Pero M . Tra lunghe paci i guerre fredde. La storiografia di John Lewis Gaddis (2005); Judt T. A Story Still to Be Told // New York Review of Books. 2006. March 23. . Очевидно, что переговоры министров иностранных дел, президентов и генеральных секретарей играли важнейшую роль, поскольку «ведущие политики могут самым фундаментальным образом изменить условия жизни и труда людей». Но, кроме них, есть и другие факторы: реальная или предполагаемая угроза перенаселения, оспы, глобального потепления [29] Connelly M. A Diplomatic Revolution: Algeria’s Fight for Independence and the Origins of the Post-Cold War Era. Oxford: Oxford University Press, 2002. P. X; Cullather N. The Hungry World: America’s Cold War Battle Against Poverty in Asia. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2010; Connelly M. Fatal Misconception: The Struggle to Control World Population. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2008; Manela E. A Pox on Your Narrative: Writing Disease Control into Cold War History // Diplomatic History. 2010. April. № 34(2). P. 299–323. . Наиболее убедительные исследования отвергают жесткое разграничение структурных изменений и дипломатических отношений, показывая, как «меняющиеся формы транснационального как такового» взаимодействуют с историей, извлеченной из государственных архивов [30] Beckert S . Das Reich der Baumwolle: Eine globale Geschichte // Conrad S., Osterhammel J. (Eds.) Das Kaiserreich transnational: Deutschland in der Welt 1870–1914. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2004. P. 301; Bayly C. A. The Birth of the Modern World, 1780–1914. Malden: Blackwell, 2004; Osterhammel J. Die Verwandlung der Welt. Eine Geschichte des 19. Jahrhunderts. München: C. H. Beck, 2009; Link S. Transnational Fordism: Ford Motor Company, Nazi Germany, and the Soviet Union in the Interwar Years. PhD Dissertation, Harvard University, 2012; Tworek H. Magic Connections: German News Agencies and Global News Networks, 1905–45. PhD Dissertation, Harvard University, 2012; Ogle V. The Global Transformation of Time, 1879–1950. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2015; Siegelberg M. Statelessness: An International History, 1921–1961. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2019. . В них подчеркивается, что биполярный конфликт неотделим от развития того общего состояния мира, корни которого уходят в 1870‐е годы, но которое резко изменилось в 1970‐е годы [31] Bright Ch., Geyer M. World History in a Global Age // The American Historical Review. 1995. October. № 100(4). P. 1034–1060; Maier Ch. Consigning the Twentieth Century to History: Alternative Narratives for the Modern Era // The American Historical Review. 2000. June. № 105(3). P. 807–831; Bright Ch., Geyer M. Where in the World is America? The History of the United States in the Global Age // Bender Th. (Ed.) Rethinking American History in a Global Age. Berkeley: University of California Press, 2002. P. 63–100. . В то время как сама глобальная история в настоящее время представляет собой самостоятельную исследовательскую область, глобальный поворот необратимо повлиял на все национальные истории, и не в последнюю очередь на ту часть исторической науки, которая занимается Россией и Советским Союзом [32] См. работу, которая, впрочем, сосредоточена в большей мере на отношениях между СССР и третьим миром, чем на глобальных аспектах: Engerman D. The Second World’s Third World // Kritika. 2011. Winter. № 12(1). P. 183–211; в качестве примера из области американской истории см.: Bender Th. (Ed.) Rethinking American History in a Global Age. Berkeley: University of California Press, 2002. .