Александр Донгаров - Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления

Последнее предложение упало бы на подготовленную почву. Выше говорилось, что в это время из Лондона и Парижа в Москву стали поступать запросы о готовности СССР участвовать в новой попытке создания системы сдерживания Германии. 17 апреля последовало официальное советское предложение о совместном предоставлении Великобританией, Францией и СССР гарантий безопасности прибалтийским государствам, а также Финляндии, Польше и Румынии [21, с. 283–285]. Подчеркнем, что интернационализация советского предложения о гарантиях за счет подключения к его обсуждению стран, с пониманием относившихся к прибалтийским страхам и опасениям, произошла без участия самих прибалтийских государств.

Остались глухи Рига и Таллинн и к доводам дружественной им англо-французской дипломатии в пользу соглашения о гарантиях. Их убеждали, что простое достижение такого соглашения остановит германское давление на Прибалтику, снимет тем самым советские озабоченности и в итоге сделает ненужным фактическое предоставление гарантий; что срыв переговоров будет неизбежно подталкивать СССР в сторону соглашения с Германией, и тогда прибалтийские страны окажутся в худшей из возможных ситуаций. Указывалось, что у Франции и Великобритании имеются собственные национальные интересы, главным из которых является предотвращение войны, при необходимости, путем достижения соглашения с СССР, и что обструкция со стороны Таллинна и Риги является, по существу, недружественным шагом.

Неприемлемость идеи гарантий Латвия, Эстония и Литва мотивировали ее несовместимостью с их нейтральным статусом и желанием, – очень понятным, законным, но нереальным, – держаться подальше от большой мировой политики, увлекавшей Европу в пучину глобального конфликта. «Гарантии малым независимым странам, – говорилось, например, в одной из газетных статей, инспирированных МИД Латвии летом 1939 г., – очень невыгодная и унизительная вещь […] Великие державы стали до бесстыдства навязчивыми и навязывают свои гарантии там, где их никто не просит […] Раздачей гарантий великие державы хотят привлечь малые страны к возу чужой политики и в худшем случае использовать их как заградительный мешок в возможной войне […] Дающему гарантии мы кричим: нет, спасибо!» [63, с. 12].

Следует иметь в виду, что ни первоначальное советское, ни более позднее тройственное предложения о гарантиях не предусматривали ни заключения военной конвенции, ни размещения войск или баз на территории стран Балтии. От последних требовалось только согласие принять помощь государств – гарантов в случае возникновения угрозы их независимости, территориальной целостности и именно нейтральному статусу. Надо, впрочем, признать, что выдвинутое позже советское требование распространить действие гарантии на случай т. н. «косвенной агрессии» таило в себе угрозу произвола со стороны СССР. Однако это требование появилось ближе к концу трехсторонних англо – франко – советских переговоров, тогда как о принципиальном отказе принять гарантии страны Балтии заявляли еще до их начала.

Итог этого курса известен: под флагом нейтралитета государственные корабли Латвии, Эстонии и Литвы плавно вошли в эпоху «территориально-политического переустройства» региона согласно пакта Молотова-Риббентропа.

Известие о заключении советско-германского договора о ненападении породило в прибалтийских странах самые серьезные опасения за свою независимость. Поверенный в делах СССР в Литве Н. Г. Поздняков сообщал в НКИД, что пакт вызвал «волну явного беспокойства» в этой стране. Серьезное беспокойство и озабоченность наблюдались также в Риге и Таллинне. Поворот в отношениях между СССР и Германией, приезд Риббентропа в Москву и заключение советско-германского договора, по данным полпреда в Латвии И. С. Зотова, вызвали настороженность «во всех слоях латвийского общества, чувствовались нотки боязни существования сделки СССР и Германии» [63, с. 24]. В Таллинне, по наблюдениям советского полпреда К. Н. Никитина, происходящие события произвели на эстонское правительство «настолько ошеломляющее впечатление, что оно буквально растерялось и чувствовало себя в первое время совершенно дезориентированным» [64, Ф. 059, оп. 1, п. 305, д… 2111, л. 99].

Не успела улечься первая волна паники, как накатила вторая, вызванная началом польско-германской войны… Боевые действия приближались к границам региона и угрожали перевалить через них. Новая, третья, волна беспокойства относительно своей политической судьбы захлестнула столицы балтийских государств в середине сентября, когда в результате всевозможных утечек стал очевиден истинный характер советско – германских тайных договоренностей.

Из трех стран в наиболее сложной ситуации оказалась Литва в силу своей близости к польскому театру военных действий. У литовского правительства был еще один повод для серьезного беспокойства: будущее города Вильно (Вильнюса) и Виленской области в контексте судьбы самой Польши, в состав которой они входили на тот момент времени. Государственная принадлежность данной территории была предметом спора между Польшей и Литвой, который возник сразу после вычленения их из состава Российской империи и с тех пор оставался неурегулированным. Правительство Советской России с самого начала поддержало литовскую сторону. Поэтому когда в октябре 1920 г. Виленщина была оккупирована поляками, Москва официально не признала этого захвата и фактически высказывалась за государственную принадлежность края Литве [68, с. 228–230, 241–242; 69, с. 318–319]. Секретный протокол к пакту Молотова – Риббентропа также признал «интересы Литвы по отношению Виленской области».

Поначалу литовцы не знали о советско-германских договоренностях и опасались, что область, как и вся территория Польши, будет оккупирована Германией и, таким образом, потеряна для них. Поэтому Каунас всячески стремился втянуть Советский Союз в обсуждение виленской проблемы, надеясь, что прежние пролитовские заявления СССР на этот счет заставят его и в новой ситуации высказаться за право Литвы на Вильно. Но все их попытки выяснить что-либо оставались безрезультатными. Москвы отмалчивалась, поскольку на тот момент Литва была отнесена к германской «сфере интересов». Однако и после того, как между СССР и Германией состоялся обмен части советских приобретений в Польше на Литву, Москва продолжала придерживать «виленский козырь», чтобы разыграть его на запланированных ею переговорах с Каунасом о заключении договора о взаимопомощи.