Лена Ребе - Прогулки между Солнцем и Луной. Август 2020

000 рабочих того самого мятежного электровозостроительного завода и их семей. При заводе имеется научно-исследовательский институт, в котором работает отец. Мать, белая косточка, работает в центре, на горе. Родители принадлежат к правящей элите и круг общения у них соответствующий, так что в то время, когда я смотрела на революцию, отец мой на площади не стоял. Напротив, он дожидался темноты в заводоуправлении, с другими такими же, чтобы, как говорится, под покровом ночи спуститься по пожарной лестнице и сбежать. Но я сейчас не об этом. Просто при таком раскладе я ни разу в жизни не видела, как живёт рабочая семья. Однажды я вызвалась занести заболевшему однокласснику домашнее задание и объяснить новый материал. Когда всё было сделано, его мама предложила нам выпить чаю, и я с удовольствием согласилась. Мы сели за обеденный стол, на котором стояла банка с вареньем, два стакана с кипятком и лежали две чайные ложки. Я ждала, что мама принесет заварочный чайник, когда увидела, что мой одноклассник положил ложку варенья в стакан, размешал и начал пить. Это и был чай. Я до сих пор помню рисунок потёртой клеенки, покрывавшей тот стол.

Так вот, если всем моим одноклассникам губернатор даст в школе бесплатные горячие обеды, то не нужно удивляться, что их родители за такого губернатора встанут горой. И так и будут стоять. Что тут непонятного? Пока стою – мой ребенок накормлен. И называть Фургала за это популистом гнусно… Он сам десятый ребенок в семье. Просто для справки: по официальной российской статистике за 2018 год половина детей из многодетных российских семей живёт ниже уровня бедности.

Москва же живет точно по Бродскому, хотя его в последнее время там не слишком милуют. Может быть, именно поэтому. Он ведь как сказал? Презренье к ближнему у нюхающих розы пускай не лучше, но честней гражданской позы. И то, и это вызывает кровь и слезы… и далее по тексту. Креативный класс и политическая оппозиция. Одни с искренним интересом обсуждают, к примеру, проблемы библейской и классической античности в восприятии русских поэтов серебряного века, а другие энергично указывают народу, как именно ему следует жить и что именно любить. Позиции вполне совмещаемы – можно написать скандальный роман, в котором обругать и политических оппонентов, и своих собратьев по перу, с которыми харизмой меряешься.

При этом обе группы обильно, сладострастно и со знанием дела занимаются самолюбованием. Оппозиционеры, как и было сказано, встают в гражданской позе перед зеркалом и украшаются ленточками, значками и политическими партиями. А у креативного класса – свои заморочки. Они застенчиво-томно принимают восторженное обожание очередной студентки и рассуждают о том, как это все печаааально и как они проживают чужуууую жизнь, скрашивая грусть разве что небезынтересной сменой декораций. То поиграем с мыслью: «А вдруг?…», восхищаясь Везувием, то в милом кафе на Монмартре полюбуемся на пианиста через бокал золотистого шабли, то, разодевшись в роскошные бальные платья и фраки, повальсируем на Венском балу – но только медленно и скорбно… Я же и не против, я же за, сама свои математические розы нюхаю и в экстаз впадаю. Просто я точно знаю, что розы не везде растут, что им уход нужен и почва соответствующая.

В провинции жизнь другая, более обнаженная, что ли. Там в позу просто так не становятся. А когда становятся, то только с определенной конкретной целью, имея в виду получение конкретного же результата в реальное время. Для этого, в свою очередь, нужно знать, чего ты хочешь и каких целей добиваешься. И мне неинтересно обсуждать, следует ли это называть менталитетом или пассионарностью или еще как – хоть груздём назови, а только дай мне прожить мою собственную жизнь. Мою. Никакую не чужую. Посадят – так посадят. Убьют – так убьют. Мой выбор. Как у пролетариата в свое время не было ничего, кроме собственных цепей – так у провинциала в России нет ничего, кроме собственной жизни.

Обсуждают, обсуждают, что за искра такая зажгла это пламя. То ли у самодержца геморрой разыгрался, то ли Украина пакостит, то ли Ротенберги завод хотят отжать. Зачем им завод по производству стали в такой глуши – тоже понятно: у них госзаказ на строительство моста на Сахалин, без стали не обойтись. Ну и масонов, понятное дело, не оставляют в забвении. Ведь не школьные же обеды, право слово, этакая мелочь. Про искры и мелочи – еще одна история, вернее, даже на историю это не тянет, так, рассуждение вслух.

(5) В Новочеркасске был еще мясокомбинат, вся продукция которого отправлялась непосредственно в Москву. И когда я говорю «вся», то имею это в виду буквально. Все сто процентов. Каждый день. Самолётами. Улетают в Москву. А работают на нём жены и мужья и братья и сестры тех самых рабочих, которые повелись на такую мелочь: на их недовольство по поводу совпавшего понижения зарплат и повышения цен на продукты питания директор завода, обладатель забавной фамилии Аброськин, заявил: «Ели пирожки с ливером – будете есть с повидлом».

Вдумаемся. В городе производятся и прекрасные колбасы, и душистая ветчина, и тушеная на древесных опилках буженина, и варено-копченый окорок с базиликом, и какие-то вообще невиданные вещи – сырокопченая шейка, так похожая на полупрозрачный огненный агат, что рука не поднимается коснуться ножом такой красоты (видела один-единственный раз, когда мать от своего очередного студента очередную взятку получила). Однако жителям достаются только пирожки с ливером, в магазинах же из «мясного» еще можно купить замороженное китовое мясо и тушенку из нутрии. Поставила слово «мясное» в кавычки, т. к. не уверена в правильности словоупотребления, а никакого другого описательного изыска тоже не придумала. На рынке бывали куры и гуси, но исчезли раньше, чем я закончила школу. Коров давно запретили, а потом и с домашней птицей тоже вышла какая-то кутерьма. Если попытаться представить себе детально эту картину, то и сам не заметишь, что мелочь – уже давно не мелочь, а искра.

С искрой разобрались. Вернее, это мы с вами тут разобрались, а что в Москве? А в Москве – страх. Сформулирую ещё жестче, чтобы никаких сомнений не осталось. Провинциал имеет главной целью свою жизнь сохранить, а столичный житель боится, что розы с ленточками отберут. Провинциал уже видел и двенадцатилетних девочек, обсуждающих в школе на перемене детали недавно сделанного аборта (обезболивающий укол дорого стоит), и школьника из параллельного восьмого класса, убитого в субботу на танцах во время драки (не повезло парню, бритвой по глазам полоснули, мог бы выжить, но у него проблемы со свертываемостью крови оказались), и детский публичный дом для партийных бонз, обслуживаемый местными приходящими школьницами и школьниками по обоюдному соглашению всех участвующих сторон (накрыли случайно, когда один из бонз увидел в каталоге фотографию собственной дочери, подрабатывающую таким образом себе на травку) и много чего другого, во что сейчас уже мне и самой поверить трудно. Всё-таки южный регион, кровь горячая.

Читать дальше