Александра Крыленкова - В поисках войны. Пять лет в Крыму

Например, вот такая проблема встала у одной крымскотатарской предпринимательницы:

Я арендовала помещение, и надо было знать, что меня ждет. А вдруг меня завтра придут и выгонят? А какая организация должна заключить договор аренды? Как я должна отсюда, по какому правовому полю должна существовать?»

Как за несколько месяцев изучить новую реальность? Никого же не спросишь. Соседи, родные и близкие – в той же ситуации. Друзья из России, во-первых, живут все-таки в другом контексте, а во-вторых, непонятно, от какой печки начинать рассказывать. Вот так и читали два миллиона человек законы.

В обычной жизни нам не надо читать сборники законов, мы и так примерно понимаем, как устроена наша жизнь. В этом первый открывшийся мне парадокс Крыма: нарушив все принципы международного права и поставив под удар само существование и хрупкое равновесие международных правовых систем, российское государство за несколько месяцев добилось того, за что бьются самые прогрессивные просветители Европы, – резкого роста правосознания. Попав в совершенно другую реальность за несколько дней, люди вынуждены были срочно изучать эту реальность, пытаясь в ней разобраться. Добиться исполнения буквы закона в первый год российского бытования Крыма было сравнительно (с Россией) легко. Надо было найти закон и ткнуть в него пальчиком. Оказалось, времени на то, чтобы придумать обхождение закона, нужно намного больше, чем на то, чтобы выучить закон.

Киев, март 2014 г.

В этой главе я продолжаю встречаться с людьми, разговаривать и разбираться. Но чем больше говорю, тем меньше понимаю. Упираюсь в то, что опыт «выживания» внутри страны-агрессора для выживания на аннексированной территории нельзя применить.

Среди первых реакций на мою идею ездить в Крым были не только вопросы, но и оценки идеи как таковой. Формулировка «мы несем ответственность за преступления нашей власти» ещё только оттачивалась, поэтому вопросы типа «что ты там, девочка, забыла?» читались мною внимательно и рефлексировались не менее тщательно. Не будешь же каждому объяснять, что у меня по расписанию подвиг в этот четверг в 15.00, а в наше время всех драконов расхватали и своего ещё поискать надо. В какой-то из итераций я впервые сформулировала для читателей социальных сетей цели поездки: поехала я потому, что «предполагаю, что в сложившихся условиях в Крыму могут наблюдаться нарушения прав человека» (ну, раз уж пришлось называть себя правозащитницей, то и слова про нарушения этих прав использовать не больно). Ожидаемо последовал вопрос о том, есть ли у меня инструменты защиты этих самых нарушаемых прав. И хотя задающий вопрос, скорее всего, имел в виду что-то вроде «дура ты и ничего не можешь», уровень глубины этого вопроса переоценить невозможно. Сама концепция прав человека предполагает взаимодействие человека и государства. И в условиях непризнанных территорий ставит больше вопросов, чем дает ответов. Какое государство несет ответственность за соблюдение прав человека на этой территории? Признавая ответственность России за соблюдение или нарушение прав человека, мы признаем эту территорию российской? А если мы возлагаем ответственность на какое-то государство, то должны ли мы признавать механизмы, которыми государство их обеспечивает? Суды, например, или силовые органы? Но все эти вопросы неизбежно появились существенно позже. В тот момент, когда ты выбираешь язык, на котором разговариваешь, ты выбираешь дорогу и путь осмысления происходящего. Так сложилось (почти случайно), что я выбрала язык правозащиты. И именно он стал и опорой, и рамками, и точкой отсчета.

Но тогда, в 2014 году, в поиске языка, в определении, что же, черт подери, я могу сделать полезного для крымчан, первое, что пришло в голову, – это рассказать, куда же они попали. Что такое современная Россия, как тут живут и выживают люди, как работают принципы самоорганизации и каковы «правила игры». Уровень самонадеянности меня не смущал. Так же, как и «простая» мысль, что в разных странах разные люди живут совершенно по-разному. По-разному выстраивают отношения с властью, имеют различные традиции и различный опыт. Вдохновленная идеей поделиться сокровенным знанием, «как выжить при российской власти в ХХI веке», и вооружившись контактами, которыми меня щедро снабдила Саша Дворецкая, я вышла с рынков и пошла разговаривать с активистами и ребятами из НКО. Не то чтобы я хорошо запомнила все те встречи – это был калейдоскоп новых лиц и новых людей. Но многих мы помним благодаря последующим событиям, которые не дают их забыть. Таковой была встреча с Олегом Сенцовым. Мы договорились увидеться в небольшом кафе в подвальчике. Кажется, на улице Достоевского. Хоть убейте, сейчас не вспомню, что это было за место. Мы разговаривали по телефону, пытаясь найтись на улице, и вдруг Олег сказал: «Я вас вижу». На тротуаре рядом со мной было много разных людей. Некоторые разговаривали по телефону. Поэтому меня живо заинтересовало, как Олег меня вычислил. «Сразу же видно, что вы – не местная». Кажется, тогда я обиделась. Разговор не клеился. Моё желание поделиться опытом не находило поддержки, а успехи гражданского общества в РФ вызывали вполне понятную, но обидную иронию.

Тем не менее с разными людьми, имеющими отношение к общественным движениям, мы всё-таки встретились. В России тогда бушевали страсти по поводу только что введенных «иностранных агентов» и дискуссии – пора ли уходить в подполье или всё ещё можно попробовать побарахтаться. Все эти дискуссии я с радостью пересказывала людям, которые в то время только-только начали осознавать, что «переход Крыма де-факто под контроль Российской Федерации» (хотя и эта формулировка появится существенно позже) – это не только ответ на любимый вопрос современности «чей Крым?», но и полная смена реальности, разрыв всех наработанных механизмов и связей.

Надо сказать, что именно в этот момент впервые пошатнулось моё представление о прекрасных российских правозащитниках и оппозиционерах, которые всё правильно понимают в проблеме российской агрессии, являются безусловными союзниками Украины и украинского гражданского общества. Оказалось, что осознать в себе имперские повадки и хотя бы начать их в себе вытравливать – намного сложнее, чем привычным образом сообщить нашей власти о её преступности.

Киев, март 2014 г.