Лев Троцкий - Европа и Америка

Я забыл вам сказать, что Вильсон являлся апостолом «пацифизма», т.-е. идеи мирного сожительства народов — до тех пор, пока эта идея была торговым флагом для "нейтрального американского динамита". Но с того момента, когда две блокады встали на его пути, великий апостол лицемерия Вильсон начал склоняться к тому, что сейчас время вмешаться. Американская буржуазия давала ему много времени для размышлений. Она указала ему: —

"Вот вавилонская башня военной промышленности, вот Монблан снарядов и патронов, которые мы создали для Европы, — куда их нам девать?"

Вильсон развел руками и заявил, что против подводной войны он не изобрел средств. Ему сказали:

"Ты должен взять эти товары для американского государства. Если ты не можешь их все перевести в Европу, так заплати за них средствами американского рабочего и американского фермера".

Вот где источник чудовищно выросшего в короткий срок американского милитаризма, — американская промышленность готовила этот милитаризм на вывоз для Европы, потом он перерос через голову американского народа, и этот последний вынужден был сам поглощать его в Америке. Вмешательство Вильсона в войну было, следовательно, вызвано, с одной стороны, стремлением придушить Германию, а с ней вместе и всю Европу, а с другой стороны, — непосредственными барышническими интересами американской военной промышленности. Вот каковы нравственные принципы старого ханжи Вильсона.

В лице Соединенных Штатов Америки мы имеем централизованную милитаристическую империалистическую страну. Власть американского президента нисколько не меньше власти какого-нибудь короля или царя. Во всех основных вопросах жизни и смерти, в вопросах войны и мира американский президент, как исполнитель воли финансового капитала, сосредоточил в своих руках за время войны всю власть. Милитаризм там создан истинно-американского масштаба и размаха. Жизненное положение масс ухудшено до последней степени.

"Как вооружалась революция". Том I, стр. 386–388.

Но в отношении к Америке неправильно было бы сказать, как мы говорим по отношению к Европе, что капитализм для нее уже сегодня означает приостановку хозяйственного развития. Европа гниет, а Америка живет. В первые годы или, вернее, в первые месяцы, в первые 20 месяцев после войны могло казаться, что Америка будет сейчас же немедленно подкошена хозяйственным упадком Европы, ибо Америка не пользовала, а эксплоатировала европейский рынок вообще и военный рынок в особенности. Этот рынок для нее зачах, иссяк, и чудовищная вавилонская башня американской индустрии грозила подкоситься, лишившись одного из устоев, и повалиться окончательно. Но Америка, лишившись в прежней степени европейского рынка, тем вернее (помимо эксплоатации собственного внутреннего рынка, стомиллионного богатого населения) захватывает и захватила рынки некоторых европейских стран — Германии, в значительной мере Англии. И мы видим, как в 1921 и 1922 гг. американское хозяйство переживает подлинный торгово-промышленный подъем, в то время как Европа проходит только через отдаленные отражения этого подъема. Стало быть, в Америке производительные силы развиваются еще и при капитализме, медленнее, конечно, чем развивались бы при социализме, но все же развиваются. Как долго — это другой вопрос. Американский рабочий класс, конечно, по своей хозяйственной и социальной мощи вполне созрел для того, чтобы овладеть государственной властью, но по своим политическим и организационным традициям он несравненно дальше от этого, чем европейский рабочий, и наша сила — сила Коммунистического Интернационала — в Америке еще очень слаба. И если спросить себя (разумеется, это только условная постановка вопроса), что произойдет раньше, победоносная пролетарская революция в Европе, или же создание сильной коммунистической партии в Америке, то я бы рискнул сказать на основании всех тех данных, которые имеются у нас сейчас (разумеется, возможны всякие новые факторы, в виде, скажем, войны Америки с Японией, а война есть, товарищи, большой локомотив истории), и если брать нынешнее состояние в его дальнейшем логическом развитии, то я сказал бы, что несравненно больше шансов, что пролетариат победит раньше в Европе, чем в Америке выдвинется и разовьется могущественная коммунистическая партия. Другими словами, — подобно тому, как победа революционного рабочего класса в октябре 1917 года была предпосылкой к созданию Коммунистического Интернационала и росту коммунистических партий в Европе, так, по всей вероятности, победа пролетариата важнейших стран Европы будет предпосылкой быстрого революционного развития Америки. Вот в чем разница этих двух областей: Европы с хозяйством, загнивающим и распадающимся, с пролетариатом, уже производственно не растущим (потому что некуда расти), а дожидающимся, пока разовьется его коммунистическая партия, — и Америки, которая еще хозяйственно идет вперед, эксплоатируя распад Европы.

Товарищи, мы до последнего времени недостаточно дифференцировали Европу и Америку, и, под этим углом зрения, медленность развития коммунизма в Америке могла внушить кое-кому пессимистические идеи в том смысле, что в деле революции Европа должна дожидаться Америки.

Этого нет. Европа ждать не может. Другими словами, — если бы революция в Европе оттянулась на десятки лет, это значило бы, что Европа вообще вычеркивается, как культурная сила. Вы знаете, что в Европе есть теперь модная философия Шпенглера о закате Европы. Это есть в своем роде правильное классовое предчувствие буржуазии. Не замечая пролетариата, который бы заменил буржуазию и взял власть, они говорят о закате Европы. Разумеется, если бы это было так, то хоть и не закат, но длительное, хозяйственно-культурное гниение Европы было бы неизбежно, и тогда с запозданием пришла бы американская революция и взяла бы Европу на буксир. Но для такого прогноза, пессимистического с точки зрения срока, нет никаких серьезных оснований. Конечно, в отношении сроков гадание — вещь довольно ненадежная и не всегда серьезная, но, я говорю, нет никакого основания думать, что между 1917 г. — началом новой революционной европейской эпохи — и между ее крупнейшими победами в Западной Европе должно пройти больше лет, чем между нашим 1905 и 1917 гг. У нас прошло 12 лет между началом революции, между первым опытом и победой. Сколько лет пройдет между 1917 г. и первой крупной и прочной победой в Европе, мы, конечно, не знаем. Не исключено, что пройдет меньше 12 лет. Во всяком случае, величайшим преимуществом является факт существования сейчас Советской России и Коммунистического Интернационала, как централизованной организации революционного авангарда, и связанный с этим факт систематического организационного укрепления коммунистических партий в разных странах.