Лев Троцкий - Европа и Америка

Мало того: для меньшевистских партий разных стран Европы открываются некоторые возможности общих «выступлений». Уже и сейчас социал-демократия Европы представляет собой довольно согласный хор. Это некоторым образом новый факт. Ведь уже 10 лет у нее не было случая выступать солидарно, — с начала империалистской войны. Теперь эта возможность появилась, и меньшевики выступают сейчас как солидарный хор, поддерживая Америку, ее программу, ее требования, ее пацифизм, ее великую миссию. И здесь мы подходим к вопросу о II Интернационале в Европе. Здесь ключ и разгадка некоторого оживания этого полутрупа. Второй Интернационал, как и Амстердамский, восстанавливается. Конечно, не в том виде, как он был до войны. Прошлого не воскресишь, былой силы не вернешь, Коммунистического Интернационала не вычеркнешь. Не вычеркнешь империалистской войны, которая позвоночник-то II Интернационалу повредила основательно, и притом в нескольких местах сразу. Это есть основной факт. Это непоправимо. И тем не менее, с этим поврежденным позвоночником они пытаются приподняться на американских костылях, кое-как выпрямляются. (Аплодисменты.) Происходящую перемену надо оценивать в полном объеме, товарищи. Во время империалистской войны немецкая социал-демократия была теснейшим и совершенно явным образом связана со своей буржуазией, со своей военной машиной. Французская — со своей. Какой тут мог быть Интернационал, когда они бешено воевали друг с другом, обвиняли друг друга, чернили друг друга? Не оставалось никакой возможности для маски интернационализма, даже для тени его. Все было разрушено вдребезги. В эпоху заключения мира — то же самое. Версальский мир был только закреплением результатов империалистской войны на бумаге дипломатии. Где тут место для солидарности? В эпоху оккупации Рура по существу то же самое. Но теперь приходит в Европу великий — "я вас всех давишь", американский капитал и говорит: вот вам план репараций, народы, вот вам программа, господа меньшевики! И социал-демократия берет эту программу как основу для своей деятельности. И эта новая программа объединяет французскую, германскую, английскую, голландскую, швейцарскую социал-демократию. Ведь всякий швейцарский мещанин надеется, что Швейцария будет продавать больше часов, когда американец восстановит в Европе порядок и мир. И все мещанство, которое наиболее членораздельно выражает себя через социал-демократию, снова находит свою духовную общность на программе американизма. Другими словами, у II Интернационала есть теперь объединяющая программа: ее принес генерал Дауэс из Вашингтона. (Аплодисменты.)

Опять мы видим здесь тот же самый парадокс: когда американский капитал выступает для наиболее разбойного дела, он имеет полную возможность выступать при этом как устроитель, как миротворец, как некое гуманное историческое начало, — и он создает попутно платформу для социал-демократии несравненно более выгодную, чем ее вчерашняя национальная платформа. Своя, национальная буржуазия тут же, ее всю видать, как на ладони; американский же капитал далек, ясно его дел не видать, а дела эти, как известно, не всегда чистые, — в Европе же он выступает как умиротворитель…, а затем — могущество — это основное — колоссальное, неимоверное, небывалое в истории богатство, которое импонирует мещанину, которое импонирует социал-демократу. В скобках замечу: я за последний год по обязанностям службы разговаривал с несколькими американскими сенаторами Республиканской и Демократической партий. На вид — провинциалы жестокие. Не уверен, хорошо ли они знают географию Европы, не могу вам доложить, — будем из вежливости думать, что знают; но когда они разговаривают о политике, то выражаются так: "Я сказал Пуанкаре", "я заметил Керзону", "я разъяснил Муссолини"… Они себя чувствуют в Европе как руководители и хозяева. Вот этакий разбогатевший фабрикант сгущенного молока (смех) — сгущенное молоко не хуже всякого другого продукта, товарищи (аплодисменты)…, я вижу здесь большие симпатии к сгущенному молоку (аплодисменты), — этот разбогатевший фабрикант каких-нибудь чикагских или иных консервов разговаривает тоном прямо-таки покровительственного снисхождения по адресу ответственнейших буржуазных политиков Европы. Он предвидит, что станет хозяином, он чувствует себя уже хозяином. И вот именно поэтому кое-какие расчеты английской буржуазии на сохранение руководящей роли окажутся ложными. Я обещал к этому перейти и сейчас именно об этом скажу.

Основной мировой антагонизм пролегает по линии борьбы интересов между Соединенными Штатами и Англией. Почему? Потому что Англия все еще самая богатая и могущественная после Соединенных Штатов страна. Это главный соперник, основное препятствие на пути. Если Англию прижать, если Англию подкопать, а тем более свалить, что ж останется? [2]Конечно, с Японией Соединенные Штаты справятся. У них все козырные карты в руках: и деньги, и железо, и уголь, и нефть, и политические преимущества во взаимоотношениях с Китаем, который они ведь «освобождают» от Японии, — Америка всегда кого-нибудь освобождает, такая уж у нее профессия. (Смех, аплодисменты.) Главный антагонизм — между Соединенными Штатами и Англией. Он растет и надвигается. Английской буржуазии немножко не по себе уже с первых версальских годов. Она знает счет звонкой монете, — у нее большой опыт по этой части. И она не может не видеть, что доллар весит тяжелее фунта стерлингов. Она знает, что такой перевес реализуется неизбежно в политике. Английская буржуазия свою стерлингову мощь в международной политике проявила до конца, и она чувствует, что ныне надвигается эра доллара. Она ищет утешений, пытается создавать себе иллюзии. Серьезнейшие английские газеты говорят: Да, американцы очень богаты, но это в конце-концов все же провинциалы. Они не знают путей мировой политики. У нас, англичан, несравненно больше опыта. Янки нуждаются в нашем совете, в нашем руководстве. И мы, англичане, будем руководить ими, этими внезапно разбогатевшими провинциальными родственниками, на путях мировой политики и, разумеется, сохраним при этом соответственное положение, да еще получим надлежащий куртаж. Конечно, тут доля истины есть. Я уже говорил о своих сомнениях по части того, знают ли американские сенаторы географию Европы, — я по чистой совести в этом не уверен, — а для того, чтобы делать большие европейские дела, знать географию европейскую невредно. Но что значит для имущего класса — обучиться наукам? Мы знаем, что буржуазии, когда она быстро богатеет, обучиться наукам и искусствам нетрудно. Сыновья лапотных Морозовых и Мамонтовых выглядели почти что наследственными лордами. Это угнетенному классу, пролетариату, подняться, развиться, овладеть всеми элементами культуры — трудное дело. Но имущему классу, особенно столь баснословно богатому, как американская буржуазия, — это совсем нетрудно. Он найдет, воспитает или купит себе спецов во всех областях. Американец только начинает отдавать себе отчет в своем мировом значении, но отдал еще далеко не вполне: его американское «сознание» тоже отстает от его американского и мирового «бытия». Весь вопрос нужно брать не в разрезе сегодняшнего дня, а в перспективе. Но в перспективе не долгих десятилетий, а скорее коротких годов.