Анатолий Уткин - Вызов Запада и ответ России

Союзникам и противникам России было вовсе не безразлично, какая из точек зрения на азиатскую политику возобладает в Петербурге. Союзная Франция вовсе не хотела, чтобы русские дивизии стерегли тихоокеанское побережье — они были нужны Парижу как противовес германской мощи. С другой стороны, Вильгельм руководствовался следующей мудростью: «Мы должны привязать Россию к Восточной Азии так, чтобы она обращала меньше внимания на Европу и Ближний Восток». Это было как раз противоположно тому, чего желала «западная» фракция в России, особенно после поражения в войне с Японией — союз с Западом здесь не желали менять на азиатские авантюры. Основой необычайного союза России с Западом были русско-французские отношения. Даже русские несчастья 1904–1905 годов не породили у французов сомнений в правильности ориентации на Петербург. Посол Франции Морис Палеолог имел разветвленные связи в русской столице и царь относился к нему с полным доверием. Палеолог верил, что после разгрома Германии Россия и Франция осуществят лидерство в Европе. Своего рода координатором сближения Запада и России стал французский министр иностранных дел Р. Пуанкаре. На совместных конференциях 1911–1913 годов русские и французские генералы твердо расписали, что они должны делать в час «х»: «При первом же известии о мобилизации в Германии мобилизовать собственные силы без предварительных дискуссий».

Избрание Раймона Пуанкаре французским президентом было встречено в России с энтузиазмом как новый фактор, благоприятствующий союзу России с Западом. 17 января 1913 года посол в Париже Извольский писал Сазонову: «Французское правительство полно решимости придерживаться своих союзных обязательств в отношении нас». Побывав в ноябре 1913 года в Париже премьер-министр Коковцов подвел итог в докладе царю: Франция «никогда не покинет нас в больших вопросах общей политики». Большие французские займы 1911–1914 годов скрепили союз великих стран Запада и Востока Европы.

Союз России с Западом был возможен лишь в случае русско-британского примирения и сближения. В Лондоне внимательно следили за взаимоотношениями двух блоков в континентальной Европе. После аннексии Боснии Австро-Венгрией в 1906 году в Лондоне пришли к выводу, что соотношение сил начинает меняться в пользу Центральных держав. Британский посол в Петербурге сэр Артур Николсон писал в Лондон: «Моим твердым убеждением является, что франко-русский военный союз не выдержал испытания, а англо-русский союз еще недостаточно утвердился и недостаточно крепок для того, чтобы оказывать соответствующее влияние. Гегемония Центральных держав установится в Европе, и Англия будет изолирована. Активность немцев в создании флота значительна, и неожиданное появление Германии на этой сцене производит впечатление. Когда мы пройдем сквозь этот период немецкой «бури и натиска», я не удивлюсь, если мы увидим и Францию, и Россию, тяготеющими к Центральным державам… Конечная цель Германии безусловно заключается в том, чтобы получить преобладающие позиции на континенте». Этой перспективе Лондон противопоставил союз европейского Запада с Россией. В Лондоне давно пришли к выводу, что главной угрозой Западу является тевтонское всемогущество. Посетивший Германию Черчилль описывал германскую армию, как «ужасную машину, марширующую по 35 миль в день. Эти солдаты оснащены самыми современными видами техники». Расширенная программа строительства германского флота заставила англичан почувствовать то, чего в Англии не ощущали примерно 100 лет — угрозу национальной безопасности. Результатом создания Германией сверхмощного флота явилось сближение Британии с Францией и Россией. Англия встала на сторону этих двух стран, преследуя свою традиционную политику противостояния любой континентальной державе, претендующей на континентальную гегемонию. В Лондоне стали приходить к выводу, что только Россия может на полях сражений остановить военную мощь Германии. Премьер Асквит, а затем Ллойд Джордж, министры иностранных дел Грей и Бальфур, военный министр лорд Китченер и начальник имперского генерального штаба сэр Уильям Робертсон пришли к мнению о необходимости поддерживать Россию в качестве противовеса Германии. Посол в России (с 1906 по 1909 год) сэр Артур Никольсон активно участвовал в изменении негативных (сталкивающих две страны)тенденций Х1Х века. Возможно Никольсон был наиболее активным русофилом в британском министерстве иностранных дел. Он писал министру Грею в 1911 году, что «взаимопонимание с Россией определяет основу нашей современной внешней политики».

Посол Британии в России в 1904–1906 годах лорд Хардиндж в два первых десятилетия века тоже приложил усилия для ликвидации взаимного недоверия, для союза России с Западом. «Я считал абсолютно необходимым найти какую-то форму согласия с Россией… и, придя в Форин-оффис, надеялся, что смогу оказать влияние на высшее руководство». Все главные телеграммы, направляющиеся в Петроград и исходящие оттуда, были визированы Хардинджем уже в качестве заместителя министра иностранных дел.

Английский посол при петербургском дворе в 1910–1917 годах Джордж Бьюкенен еще за шестнадцать лет до назначения в Петербург познакомился с красивой, робкой и сдержанной принцессой гессенской Аликс, которой суждено было стать русской императрицей Александрой Федоровной. Там, в Гессене, Бьюкенен не раз играл в теннис в клубе, куда приходил наследник престола. Назначенный послом в Петербург (1910 год), Бьюкенен выступил с самой высокой оценкой России как мировой силы и как союзника.

Лорд Китченер, военный министр, питал высокое уважение к русской военной мощи и это способствовало тому, что официальные британские оценки русской армии были чрезвычайно лестными для нее: принятая в Петербурге «Великая программа» военного строительства должна была сделать Россию доминирующей военной державой Европы к 1917 году. Между 1909 и 1913 годами Россия израсходовала на военные нужды четыре миллиарда рублей (три — на совершенствование армии, один миллиард — на строительство флота). Против 96 германских дивизий Россия сформировала 114 своих дивизий. Вера Китченера в русскую армию сочеталась с низким мнением о французской армии. В 1911 году Китченер сказал, что немцы в случае войны просто сметут французскую армию и для сохранения западного флота абсолютно необходимо задействовать русскую армию — от нее зависела судьба европейского Запада. Чрезвычайно высокого мнения о потенциале России был начальник генерального штаба сэр Уильям Робертсон. Молодой Черчилль — первый лорд адмиралтейства в августе 1914 года писал, что «Россия непобедима».

Английский историк А.Тойнби отразил уверенность правящих кругов Запада в том, что будущее России связано с либерализацией ее политической системы и последующим вхождением в семью европейских народов. «Главным препятствием на пути установления самоуправления в России, — считал Тойнби, — является краткость ее истории. Во-вторых, едва ли меньшим по значимости препятствием является безграничность ее территориальных просторов. До создания средств современной связи энергичный абсолютизм казался единственной силой, способной держать вместе столь широко разместившуюся людскую массу. Ныне телеграф и железные дороги займут место «сильного правительства» и отдельные индивидуумы получат возможность своей самореализации».