Анатолий Уткин - Вызов Запада и ответ России

Уже с первых дней революции послы определили самую большую опасность для России — распад государства по национальному признаку. С неожиданной быстротой развивается, если воспользоваться словами посла Палеолога, «самый опасный зародыш, заключающийся в революции: Финляндия, Лифляндия, Эстляндия, Польша, Литва, Украина, Грузия, Сибирь требуют для себя независимости или, по крайней мере, полной автономии». Французский дипломат с полным пониманием возникающей опасности анализирует выпущенную буржуазной революцией стихию, которая права отдельного коллектива, «протонаций» ставит выше прав индивидуума и совсем ни во что не ставит историческое творение столетий — общую единую Россию. Посол Палеолог заносит в дневник свои размышления: «Что Россия обречена на федерализм, это вероятно. Она предназначена к этому беспредельностью своей территории, разнообразием населяющих ее рас, возрастающей сложностью ее интересов. Но нынешнее движение гораздо более сепаратистское, чем областное, скорее сецессионистское, чем федералистское; оно стремится, ни больше, ни меньше, к национальному распаду. Да и Петроградский совет всеми силами способствует этому. Как ни соблазниться неистовым глупцам из Таврического дворца разрушить в несколько недель то, что исторически создано в течение десяти веков. Французская революция начала с объявления Республики единой и неделимой. Этому принципу были принесены в жертву тысячи голов и французское единство было спасено. Русская Революция берет лозунгом: Россия разъединенная и раздробленная». Мы видим, что иноземным наблюдателям хватило здравого смысла и разума увидеть то, что возбужденные революционным беспределом новые вожди видеть отказывались.

Бьюкенен, всегда тяготевший к геополитике, теперь, после блестящих царских зал, столкнувшийся с правдой о русском народе, обращается к сравнительной психологии. Теперь он видит трудности коалиционного сближения Запада и России в разном видении традиционных гражданских ценностей. «По представлению русских, свобода состоит в том, чтобы требовать заработной платы, демонстрировать на улицах и проводить время в болтовне и голосовании резолюций на публичных митингах». Разумеется, Запад на стороне Милюкова, призывающего исполнить союзнический долг. Запад верит, что сходную с его взглядами позицию занимает армия и вся патриотическая Россия. При этом Запад попросту стучится в открытую дверь, когда оказывает моральное давление на Милюкова. Палеолог: «У вас более десяти миллионов человек под ружьем; вы пользуетесь поддержкой восьми союзников, из которых большинство пострадало гораздо больше вас, но при этом полны решимости бороться до полной победы. К вам прибывает девятый союзник и какой? Америка! Эта ужасная война была начата за славянское дело. Франция поспешила вам на помощь, ни на миг не торгуясь из-за своей поддержки… Неужели вы осмелитесь первыми оставить борьбу».

Но существует предел, далее которого посуровевший Запад не смеет оказывать давление на зыбкую русскую политическую сцену. Вожди Запада уже весной 1917 года пришли к заключению, что организация коллективного выступления западных союзников против нового русского руководства, а также угрозы приостановить доставку военных материалов, категорическое требование приостановления распространения разрушительной социалистической пропаганды, может послужить лишь на руку тем радикалам, которые, стремясь к достижению своих социальных целей, убеждают русское население, что у России, если она заботится о своем самосохранении, нет иного выхода, кроме как заключение сепаратного мира с Германией.

Особую позицию среди западных держав занял Вашингтон. Как пишет Дж. Кеннан, большинству американцев никогда не приходило в голову, что политические принципы, согласно которым они жили, могут быть исторически обусловлены и могут вовсе не иметь повсеместной приложимости. Интерес к России среди американской публики был сосредоточен преимущественно на симпатиях к силам, борющимся против автократии. Его проявляли две основные группы. Одна состояла из тех, кого можно назвать урожденными американскими либералами, чьи симпатии были на стороне страждующих в России борцов за свободу. Ряд американцев, включая старшего Джорджа Кеннана, Сэмюэля Клеменса и Уильяма Ллойда Гаррисона, создали в конце 90-х годов частную организацию «Друзья русской свободы», целью которой была помощь жертвам царизма. Симпатии этой группы адресовались прежде всего социал-революционерам. Вторая группа состояла из недавних эмигрантов в Америке, преимущественно евреев. Их симпатии принадлежали социал-демократам России. Именно эти две группы решающим образом влияли на формирование американского общественного мнения. Неудивительно, что падение царя было встречено в Америке с восторгом.

Америка быстрее других на Западе увидела прямой интерес в сближении с новой Россией. Мы уже говорили выше, что Френсис и Вильсон чрезвычайно опасались засилья англичан в России. В Вашингтоне задавались вопросом: какой смысл прилагать огромные усилия в Европе, если результатом явится простое замещение экономического влияния Германии британским? В февральской революции Френсис увидел шанс Америки. Если умело им воспользоваться, то реальной станет возможность стать первым экономическим партнером огромной России. Это может драматическим образом изменить общую мировую геополитическую ситуацию. Союз России с Америкой имел бы огромные последствия. В условиях экономического истощения мира лишь Соединенные Штаты были способны осуществить быструю и эффективную экономическую поддержку России. «Финансовая помощь Америки России, — писал Френсис президенту Вильсону, — была бы мастерским ударом». В правящих кругах США разделяли мнение посла о том, что Россия, с ее просторами континентальных масштабов, с ее необозримыми богатствами пашен, недр и лесов «обречена» повторить экономический успех Америки. За нею будущее и с нею надо дружить. Прежде всего нужно предотвратить замещение англичанами места экономического опекуна страны, мировая война будет для России аналогом американской войны за независимость. Обе великие страны, избавившиеся от диктата Лондона, как прежде (Америка) так и в будущем (Россия) пройдут путь ускоренного экономического развития.

Вильсон был согласен со значительной частью рассуждений Френсиса. Он довольно быстро признал новое российское правительство и в мае 1917 года согласился предоставить ему кредит в 100 млн. долл. Вильсон выдвигает две цели: помочь России и одновременно занять в ней влиятельные позиции. Ощутив перспективу неизбежного ослабления Германии и одновременного возвышения Англии и Франции, президент Вильсон начал думать о восточноевразийском противовесе и англо-французам, и японцам. Между мартом и ноябрем 1917 г. президент все более поддерживает идею расширения связей с Россией. Он обращается с посланием, выражающим чувство дружбы американского народа к русскому народу, предостерегает русских от веры в дружбу с германцами. Но рычагов воздействия на Россию у американцев было не так уж много. Посланный президентом в Россию бывший госсекретарь Э. Рут изложил свои соображения с американской прямотой и наивностью: «Чрезвычайно необходима посылка сюда максимально возможного числа документальных кинофильмов, демонстрирующих приготовления Америки к войне, строительство линкоров, марш войск, производство боеприпасов на заводах и прочее, убедительно свидетельствующее о том, что Америка не стоит сложа руки. Бедные парни здесь полагают, что кроме России никто на самом деле не воюет».