Анатолий Уткин - Вызов Запада и ответ России

Промышленная революция, использование пара, развитие металлургии, строительство кораблей, производство тканей, научных приборов, военной техники произвели такие изменения в мировом товарообороте, что с тех пор и до настоящего времени не приходится говорить о взаимозависимости Запада и остального мира в экономическом смысле. Начиная с восемнадцатого века внешний мир больше зависит от Запада, чем Запад от него. Незападный мир постепенно стал признавать свое поражение перед союзом непоколебимой воли, разума, науки, промышленности, которые начал демонстрировать Запад. Подвел черту под выделением Запада восемнадцатый век, век Просвещения. «Мы и они» — так можно охарактеризовать позицию энциклопедистов, впервые начавших противопоставлять Европу остальному миру, начавших анализировать неевропейский душевный и психологический склад американских индейцев, индусов и китайцев, персов и турок, русских и японцев как антитезу некой норме. Впервые в европейской истории с такой жестокостью обозначилось (как нормальное и ненормальное) различие в мировосприятии основных понятий и процессов европейскими и неевропейскими народами. В Версале и Букингемском дворце с неодолимой уверенностью делили Северную Америку и Южную Азию. Век Просвещения не только не принес «общечеловеческого» идеала, но, напротив, определенно усугубил различия между Западом и не-Западом.

Став «Западом», западноевропейский (а точнее атлантический) регион колоссально ускорил темпы развития. Некоторые авторы полагают, что это ускорение поддается измерению и может быть оценено, как трехкратное. Подобные темпы соответствуют этапу, когда Запад перешел в фазу индустриального капиталистического развития. Появление ткацких станков, доменных печей, изобретение паровой машины Уаттом в 1769 г., использование угля, а затем электричества в промышленности, изобретение двигателя внутреннего сгорания, производство автомобилей и развитие авиации характеризуют этапы индустриализации, изменившие облик мира в короткий срок.

Прежде всего резко умножилось собственное население Запада. В течение двенадцати веков население Европы оставалось приблизительно равным и никогда не превосходило 180 миллионов. Но с 1800 г. по 1914 г., т. е. немного больше, чем за одно столетие оно поднимается со 180 до 460 миллионов.

Век же Просвещения — восемнадцатый век — фактически канонизировал неравные отношения представителей различных цивилизаций. Стало очевидным, что европейская наука не имеет себе равных. Как не имеет себе равных европейское книгопечатание, почта, дороги, астролябии, государственное устройство, отношение к Богу и, главное, — мировосприятие. До эпохи Просвещения Россия, Турция и Китай еще казались некими сопоставимыми величинами, идущими по параллельным дорогам истории. Но уже к началу американской и французской революций стало ясным, что сопоставление этих стран с Западной Европой могло вызвать лишь удивление. Сравнение Москвы, Стамбула и Пекина с Парижем и Лондоном стало неправомочным. Петр Первый не смотрелся в Париже представителем западного мира. И когда в Голландии он поднялся по крутой лестнице на вершину башни верхом на лошади, это вполне соответствовало мнению Амстердама о незападном мире.

Собственно понятие «европейская цивилизация» начинает возникать с оформлением идей «накопления богатства народов», формированием парламентарной формы государственной системы, укреплением деловой морали, громким проявлением обращенной к обществу журналистики. В Англии семнадцатого века творцами абсолютно оригинальной европейской цивилизации стали Локк, Гоббс, Шефтсбери, Бентам, а позднее Смит и Юм. Во Франции столпами Запада явились Вольтер, Бейль, Руссо, Монтескье, Д'Аламбер, Мирабо. С этих пор видение мира сквозь призму европейской, западной цивилизации устанавливается в сознании просвещенного слоя на столетия.

С момента проблеска первых общеевропейских веяний (Сервантес, Монтень, Шекспир) возникают и попытки объединения западной части континента. Испания предпринимает эту попытку при императоре Карле Пятом, Франция — при Людовике Четырнадцатом и Наполеоне, в то время как Англия строго блюдет внутриевропейское равновесие, борется (последовательно) с Испанией, Францией, Германией против враждебного ей объединения Запада. Наполеон, владевший Европой от Гибралтара и Корфу на юге до Швеции на севере и Москвы на востоке, был, фактически, первым «европейцем». К созданию «единой Европы» он и призвал. Впервые при французском дворе создается общеевропейская сцена, которой от Луи Каторза до Наполеона III подражала вся Европа, нося те же одежды, говоря по-французски, повторяя идеи Просвещения и Революции.

«Европеизм» становится синонимом Запада до тех пор, пока блестящая плеяда американцев во главе с Джефферсоном не сделала этот термин слишком узким для обозначения всей западной цивилизации. Четыре века европейская половина Запада осваивала североамериканский континент, так или иначе опекая его. В двадцатом веке роли поменялись. Две мировые войны знаменуют поражение Германии как главного на Западе конкурента Соединенных Штатов. Англосаксы и немцы, США и Северная Европа стали вести за собой Запад, а вслед за ним и весь мир. Белые, протестанты, представители скорее германской, чем латинской ветви индоевропейских народов стали осуществлять интеллектуальное, финансовое, военное, научное, промышленное, информационное лидерство. Разумеется, «Запад» представляет собой очень пестрый калейдоскоп стран, но различие между ними меньше, чем отличие Запада от не-Запада, что и делает употребление термина «Запад» релевантным. «Внутри» же вклад двух стран был особенно заметен — Франции между концом семнадцатого века и началом девятнадцатого, Англии между Наполеоном и кайзером. Франция дала Западу и миру модель эффективного централизованного государства, веру в науку — энциклопедизм, само понятие цивилизации, основы политической теории — и всю практику с кульминацией в Великой революции 1789 года. Британия привлекла практику парламентаризма и рационализировала бурю индустриальной революции; она также быстрее других обратила материальное могущество во внешнюю сферу, колонизировав четверть Земли. Обе культуры никогда не испытывали агонии подчинения другой культуре — факт, не всегда принимаемый во внимание исследователями. Именно это гордое самоутверждение породило великий национальный пафос, силу сплоченной элиты, мощь планомерного воздействия на мир.

Характерно, что сами представители Запада обычно отвечали на вопрос о причинах притягательности своей цивилизации убежденно и кратко: вследствие притягательности и силы их религиозных идеалов, несравненных достоинств их культуры, совершенства их политических учреждений. Представителям Запада непросто было ощутить подлинный источник своей мощи. Как пишет американский политолог Лауэ, «Никогда не ставящие под сомнение базовые основания своих обществ — даже в крайних проявлениях самокритики — они не ощутили невидимых структур индивидуальной и коллективной дисциплины, которая обеспечила все их достижения и оказалась столь трудной для имитации за пределами Запада».