К барьеру! (запрещенная Дуэль) - К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №26 от 10.11.2009

- Только один раз.

- А чего плакал? По какому поводу?

Промолчал. Умело замял. Увёл тему. Умеет, шельмец. Ладно, найдём альтернативные источники информации. Позвонила бабка. Задаю тот же вопрос. Бабка подтвердила - один раз. А чего? Замялась. Тут уж я начал подозревать сговор с целью сокрытия достоверной информации. Пришлось применить давление и шантаж. Ну, а как? А ля гер ком а ля гер. Как вы нас, так и мы вас. Бабка раскололась и всех сдала. Ха!

Значит, дело как было? Бабка пошла на работу, а хрюндель остался с дедом. И вот сидят они на кухне и малый старому чего-то рассказывает.

Тут надо, что б было понятно, сказать вот что. У хрюнделя есть такая особенность, у него рот с тех пор, как он говорить научился, не закрывается. Он говорит всегда. Идет, стоит, сидит – говорит. Ест, какает, играет – говорит. Моется в душе – поёт. Много и часто говорит во сне. То есть ночью. При этом понять, говорит ли он именно во сне или проснулся, - нельзя. Речь всегда хорошая, связная. Однажды полночи рассказывал Муху-цокотуху. Выяснилось - спит. Когда спотыкался и забывал, начинал ворочаться и метаться. После подсказки успокаивался и шпарил эту муху дальше. Дурдом. Я же эту муху наизусть не помню! Так и сидел с книгой. Он значит спит и во сне читает. А я, значит, со спичками в глазах, с книгой в роли суфлёра.

При этом он никогда не забывает проверить наводящими вопросами, насколько внимательно его слушает собеседник. То есть кивать головой и думать про своё - не канает. Надо быть в теме. Как на совещании.

Помню, давно ещё, я выполнял функцию субботнего папы и мы просто шли с ним по городу. А он тогда говорил ещё не очень, слов знал мало, но зато очень любил слушать. И, учитывая мою неразговорчивость, он придумал простой садистский приём. К каждому последнему слову любой моей фразы добавлял «Чего?» И вытягивал следующую. Диалог при этом звучал примерно так. Два человека копаются под капотом девятки. Мы идём мимо.

- Папа, а они чего?

- Машину чинят.

- Чего чинят?

- Ну, наверное сломалась.

- Чего сломалась?

- Не знаю, сынок. Может, с двигателем что-то не так.

- Чего не так?

- Сынка, ну откуда ж мне знать? Я ведь не автослесарь.

- Чего не автослесарь?

Это уже начинало попахивать откровенным издевательством и вмешательством в личную жизнь. И я спросил.

- Слушай, ну что ты всё «чевокаешь», а?

Он замолчал. Я думал - обиделся. Нет. Он ответ просто формулировал, слов-то мало ещё. Через минуту сказал успокаивающе-снисходительно:

- Папа, ты не сердись. Я же просто разговариваю.

Не столько сами слова, сколько вот эта интонация меня тогда поразила. Типа «Держись, старик. Вот так и растут дети-то. А ты что хотел?» Мне было стыдно, правда. Что вообще-то нонсенс. Это два ему было? Ну, может чуть больше.

Ладно. И вот сидят они с дедом на кухне, один говорит, другой слушает. По-моему, он ему про Малыша и Карлсона рассказывал. Обе серии. Артистично, с энтузиазмом, и в ролях. А дед под это дело неожиданно возьми да и задреми. А проще говоря - уснул.

К спящим у хрюнделя отношение тоже такое, своеобразное. Щадящее. Один раз я его днём уложил и сам притопил на массу. И, видно, крепко. А этот проснулся, встал тихохонько и пошел на кухню пошариться в холодильнике на тему чего-нибудь съесть.

И вот я с ужасом просыпаюсь от того, что он стоит рядом и громким шепотом говорит.

- Папа, извини! Ты не мог бы мне во сне растишку открыть?

Я говорю испуганно, тоже почему-то театральным шепотом.

- Во сне??? Вряд ли, сынок!

Он тогда протягивает мне эту банку и шепчет.

- Тогда ты проснись, открой, и опять спи, пожалуйста!

Ну-вот. Дед уснул, а парень, чтобы деда, значит не разбудить, ушел в комнату и там уже горько заплакал. От обиды. Бабка пришла - один на кухне спит, второй в комнате плачет. Надо сказать, он и испуганной бабке не признался в причине слёз. Потом уж, по косвенным уликам, выяснилось.

Я деда, кстати, очень хорошо понимаю. Однажды в поликлинике я у доктора нашего осторожно так спросил, нет ли в этом тру-ля-ля бесконечном какой-то патологии? Доктор, не вникая особо в детали, безапеляционно заявила: «Говорит? Ну и радуйтесь, раз говорит! Другие вон вообще ещё не говорят». Не, я, конечно, стал радоваться, как велел доктор. Но радоваться двадцать четыре часа в сутки - это очень утомительно, честно. А деду-то и вовсе тяжело.

Вот такая петрушка. Ещё не решил, как к этому относиться. Но ухо приходится держать востро. Ну ничего, скоро уже. Скоро в садик. Там найдутся порожние уши.

Ракетчик, Yaplakal.com

Ранней весной в лесу всякому зверю туго приходится. Корм, какой был, подъеден, а нового ещё не наросло. А тут, вот беда, от волков спасу нет, такой разбой учиняют, хоть криком кричи. Терпели зайцы, терпели, да и заячьему терпению конец приходит. Однажды собрали они лесной народ на сход. И стар и млад притащился. Интересно, что говорить будут. Зайцы выставили от своих кого побойчее. Выскочил длинноухий на пенёк и говорит:

- Я так, братцы, считаю. Доколе мы беззаконие терпеть будем? Потому у нас и безобразия творятся, что закона нету.

У всех чин по чину, даже в джунглях, говорят, закон есть, только у нас в лесу закон не писан. Взять хоть бы волков, от их разбоя никому житья нет, надо такой закон написать, чтоб всем сразу хорошо зажилось. Кому же не хочется жить хорошо? Все согласно закивали, порешили закон писать. Старый волк лапой затылок поскрёб и говорит:

- Я против закона ничего не имею. Только пускай в законе укажут, чтоб волки сыты были.

Так и записали.

- Давайте запишем, чтоб зайцы были целы! - загалдели длинноухие.

И зайцев уважили. Хороший получился закон, всем по нраву, только не прошло и дня, как волк одного зайца поймал и съел бедолагу. Подняли зайцы шум. Как же так, и без того жизнь голодная, а тут ещё волки за их счёт брюхо набивают. Закон есть, а серые разбой продолжают чинить.

Собрали сход. Стали волков стыдить.

- Погодите, - прервал их старый волк, - В законе ясно сказано: чтоб волки сыты были. Вот мы свою часть закона и блюдём. Ежели б мы при беззаконии жили, можно было бы попоститься, а так мы должны закона слушаться.

Зашумели зайцы:

- Где справедливость? По закону положено, чтоб зайцы целы были!

Волк только головой покачал:

- Если вы кого не досчитались, значит, вы и есть первейшие нарушители закона. Мы только за волков отвечаем, а за зайцев - это уже по вашей части.

Приуныли зайцы, призадумались. Выходит, волк-то прав.

- Нечестный это закон, несправедливый! - кричат длинноухие. - Что же это получается? Волки по закону сыты, а мы кору глодаем, да и той не вволю. Давайте другой закон писать, чтоб зайцы были сыты, а волки целы.

На том и порешили. Времени прошло всего ничего, а волк опять зайцем пообедал. Тут уж зайцы возмутились не на шутку. Собрали сход. Стали судить, кто закон нарушил. Зайцы стоят столбиками, уши от обиды топорщат.