Михаил Делягин - Реванш России

Да, президент, похоже, совершенно не понимает нормальности этого. В самом деле: в силу остроты глобальной конкуренции у слабых в современном мире — а сегодняшняя Россия, безусловно, остается исключительно слабой, что лишь подчеркивают увеличившиеся возможности, использовать которые она не в состоянии, — нет и попросту не может быть союзников, у них есть только едоки, заживо рвущие их на части, и повара, готовящие их к наиболее комфортному и цивилизованному поеданию. Однако для него представляется колоссальным достижением уже и то, что он хотя бы понимает реальную ситуацию, ведь не стоит забывать, что, когда он отказывался от аренды военных баз в Камрани (Вьетнам) и Лурдесе (Куба), он ее, по всей вероятности, просто не понимал.

Разумность проявляется и в постепенном, хотя и медленном, и сопровождающемся разнообразными пропагандистскими перегибами и извращениями, продвижении к адекватному восприятию собственной истории. Это продвижение осуществляется часто уродливым и непоследовательным образом, доходя до реабилитации Сталина (исторический порок которого доказан тем, что созданная им система породила Горбачева и, соответственно, оказалась нежизнеспособной) и насилия не то что над инакомыслящими, но над мышлением как таковым, однако уважение к своей истории является непременным, категорическим условием для сохранения нации как живого и самостоятельного организма.

Надеюсь, ни один из читателей не может заподозрить меня в симпатиях и даже простому человеческому сочувствию к разнообразным «путинюгендам» (хотя, когда проданные их собственными хозяевами группы дважды пытались напасть на меня, их действительно было жалко). Однако не будем забывать, что у всех памятников героям войны, которые я видел 22 июня 2001 года, первые за все время существования независимой России цветы в этот день возложили представители именно «Идущих вместе» (которых в силу их активной жизненной позиции уже привыкли звать «Сосущими вместе»).

И на самом деле то, что это делалось по приказу, а не по зову сердца, значительно менее важно, чем то, что это все-таки делалось. И, более того, делалось впервые за десятилетие — и делается до сих пор, причем в последние годы уже не по приказу, а потому, что теперь это действительно вошло в привычку и стало общественной нормой.

Да, при Путине российское общество так и не смогло вернуться «от реформ к нормальности», но, несмотря на это, мы все-таки сделали к ней несколько важных шагов. И за это стоит поблагодарить и его, и «Славу КПСС».

Четвертой исторической заслугой Путина является создание крайне агрессивного государственно-коммерческого механизма, нацеленного на внутреннюю и внешнюю экспансию — как скрытую, так и открытую. Он создавался, насколько можно понять, преимущественно во вполне коррупционных целях, но, подобно тому, как у работников ВПК из советского анекдота вместо мясорубки неведомым им самим образом постоянно получался пулемет, у бывших сотрудников ФСБ вместо «прачечной» для «отмывания денег» получилась вполне эффективная при разумном использовании система влияния. Восстановление государственного контроля за ней и ее переориентация на наращивание глобального влияния нашей страны представляются технологически несложным даже без использования знаменитой рогозинской максимы «возвращать или завещать».

Наконец, следует обратить внимание и на такое нетрадиционное и, по всей вероятности, нетривиальное, но, тем не менее, безусловно существующее явление, как гуманизм Путина. Понятно, что сама мысль о таком гуманизме звучит как минимум очень странно для огромной части России.

Это и родственники многочисленных убитых — как в громких террористических актах, так и в милицейских участках, не говоря уже о просто убитых на улице справедливо убежденными в своей безнаказанности «слугами режима».

Это политические заключенные — от Ходорковского до людей, просто посмевших прийти на прием к путинским чиновникам в официальные приемные часы.

Это жертвы снова, по-видимому, ставшей карательной психиатрии и просто избитые на улице из-за хорошего настроения того или иного ОМОНовца.

Это жертвы избиений со стороны натренированных на ОМОНовских базах «нашистов» и прочих «путинюгендов» всех мастей.

Это попавшие под бронированные «давилки» с мигалками и нанесшие тем самым их хозяевам «тяжкий моральный ущерб».

Это жертвы «споров хозяйствующих субъектов» с новыми хозяевами России — от жителей Южного Бутова и поселка Пятница, ставших именами нарицательными, до работников многочисленных заводов, отобранных в пользу «правильного» хозяина.

Этот список можно продолжить.

Даже я сам сначала засмеялся, когда подумал о гуманизме президента Путина.

Но ведь этот гуманизм, хотя о нем и смешно подумать, все-таки есть.

Прежде всего, следует понимать: сам Путин вряд ли отдавал приказы о физическом уничтожении неугодных, и даже самые отмороженные любители порассуждать о «кровавой гебне» (тм) и «кровавом режиме палача Путина» (тм) в глубине души хорошо понимают разницу между ним и не только Сталиным, но и тишайшим дедушкой Черненко.

Спустив с цепи бешеных собак, Путин отнюдь не науськивал их, а позволял им спокойно грызться друг с другом за куски мяса, в которые с легкостью превращались, разумеется, и неосмотрительные прохожие, и тем более чем-то недовольные наблюдатели, однако это происходило, как правило, в качестве случайного побочного эффекта и отнюдь не было, насколько можно судить, результатом заранее составленного коварного и злонамеренного плана.

Ему, по всей видимости, более свойственны аккуратные действия в стиле Андропова — не столько подавлять оппозицию, сколько разлагать и развращать ее (причем и в этом принципиальное отличие Путина от Андропова) вместе со всем обществом и стараться, если возможно, отнимать не саму жизнь, но ее смысл.

Пусть тот, кого ни разу не убивали, скажет, что это хуже.

В этом второй президент России представляет собой своего рода отражение всей русской истории: наши правители не совершали и десятой доли убийств, совершенных их цивилизованными европейскими современниками, но жесткое неприятие со стороны общества и, значительно реже, их собственный стыд вызывали ощущение колоссальных масштабов преступлений. Скажем, даже в сталинском Советском Союзе с чудовищным ожесточением Великой Отечественной войны (не говоря об ожесточении предшествующей четверти века) ни у кого и мысли не было о том, чтобы разминировать минные поля пленными власовцами или убивать немецких детей (как это было в тишайшей Европе). Да и самое массовое насильственное изгнание гражданского населения в XX веке случилось все же не в Чечено-Ингушетии или в Крыму, а в населенных немцами регионах, отошедших к Польше и, в меньшей степени, Чехии и СССР, — с полного согласия «цивилизованных демократий Запада» оттуда было изгнано, причем без какой бы то ни было гуманитарной подготовки, около 11 млн. человек.