Николай Зенькович - Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

Третья версия сводилась к тому, что смерть — результат огнестрельной раны, нанесенной Ленину выстрелом террористки Фанни Каплан 30 августа 1918 года. Пули были отравлены ядом кураре, поэтому смерть вызвана его многолетним действием.

И, наконец, четвертая версия, о которой стали писать в постсоветское время: смерть — результат развития сифилиса, возможно, наследственного.

Первая версия остается бесспорной, хотя в последнее время легенда о тяжелых условиях жизни в ссылке и в эмиграции сильно поколеблена книгой «При свете дня» Владимира Солоухина и публикациями других авторов. Версия № 1 дополняется в народном сознании версией № 3, хотя нарком здравоохранения Н. А. Семашко еще 13 февраля 1924 года на прямой вопрос: «Имела ли влияние на здоровье Ленина пуля эсерки Каплан?» столь же прямо отвечал:

— Ранение Владимира Ильича, причинившее ему потерю крови, конечно, не осталось без влияния на его здоровье, но прямого влияния на заболевание сосудов мозга не имело.

Что касается версий № 2 и № 4, то ситуация здесь следующая.

Автор фундаментального исследования «Ленин в Горках: болезнь и смерть» Н. Петренко считает, что наследственная предрасположенность вполне могла отразиться на потомках Ильи Николаевича Ульянова, страдавшего склерозом. В 1935 году скончалась А. И. Ульянова-Елизарова, старшая сестра Ленина. Последние три года она была практически недееспособна вследствие паралича, развившегося после перенесенного в 1931 году инсульта. В 1937 году умерла младшая сестра Ленина — М. И. Ульянова. Причина смерти — инсульт. В 1943 году в результате приступа стенокардии умер младший брат Ленина — Д. И. Ульянов. Еще за несколько лет до смерти прогрессирующее заболевание кровеносных сосудов привело его к ампутации нижних конечностей — оперировали в Германии. Вероятно, этим же заболеванием страдал и сын Д. И. Уляьнова — В. Д. Ульянов, лишенный способности к передвижению.

Четвертая версия, как утверждает Н. Петренко, проведший колоссальную источниковедческую работу, возникла вскоре после майского удара 1922 года. Когда немецкий врач Н. Клемперер возвратился из своей второй, летней поездки из Горок в Берлин, корреспонденты обратились к нему с вопросами о состоянии здоровья Ленина. Клемперер ответил, что его пациент страдает прогрессивным параличом.

Завуалированные упоминания о хождении этой версии Н. Петренко обнаружил и в советской печати. В. Н. Розанов, посетивший больного 25 мая 1922 года, так вспоминал об этом визите: «Итак, в этот день грозный признак тяжелой болезни впервые выявился, впервые смерть определенно погрозила своим пальцем…У меня давнишняя привычка спрашивать каждого больного про то, были ли у него какие-либо специфические заболевания или нет. Леча Влад. Ил., я, конечно, его тоже об этом спрашивал. Влад. Ил. всегда относился ко мне с полным доверием, тем более, что у него не могло быть мысли, что я нарушу это доверие… Конечно, могло быть что-либо наследственное или перенесенное незаметно, но это было маловероятно». «Специфическое заболевание», «полное доверие», «наследственное или перенесенное незаметно» — такого рода обороты, по мнению Н. Петренко, характерны при подозрении на определенный тип болезни.

Дотошный исследователь установил, что воспоминания В. Н. Розанова впервые были опубликованы в журнале «Красная новь» в № 6 за 1924 год. Позднее они вошли в пятитомник «Воспоминаний о В. И. Ленине». Однако в нем были оставлены только первое и последнее предложения. В трехтомнике, изданном в 1957 году, — только первое предложение.

1 марта 1924 года «Правда» опубликовала интересный пассаж на эту тему офтальмолога М. И. Авербаха, тоже лечившего Ленина: «Врачу трудно обойтись без разных мелких житейских вопросов чисто личного характера. И вот этот человек, огромного, живого ума, при таких вопросах обнаруживал какую-то чисто детскую наивность, страшную застенчивость и своеобразную неориентированность».

Более очевидное упоминание о «грозной болезни» Н. Петренко нашел у Н. А. Семашко, в его статье «Что дало вскрытие тела Владимира Ильича?», опубликованной 25 января 1924 года в «Известиях». «Основой болезни В. И. считали […] артериосклероз. Вскрытие подтвердило, что это была основная причина болезни и смерти В. И. […] Этим констатированием протокол кладет конец всем предположениям (да и болтовне), которые делались при жизни Владимира Ильича и у нас и за границей относительно характера заболевания».

7 февраля 1924 года Г. Е. Зиновьев на заседании Ленинградского Совета тоже совершил попытку развенчать слухи о «неприличном» характере болезни Ленина, приписав их возникновение и распространение противникам советской власти: «Вы знаете, товарищи, глупые легенды, которые наши враги пытались пустить в ход, чтобы «объяснить» причину болезни Ильича. Лучшие представители науки не оставили камня на камне от этих сплетен, лучшие светила науки сказали: этот человек сгорел, он свой мозг, свою кровь отдал рабочему классу без остатка».

И снова разночтения в формулировках. «Глупые легенды» — в варианте речи, опубликованной «Известиями» 19 февраля 1924 года, «гнуснейшие легенды» — в публикации «Ленинградской правды» 10 февраля, в книжном издании (Г. З и н о в ь е в. Ленин. Л., 1924. С. 176) — «глупые измышления».

Спрашивается, почему такое тщательное отношение именно к этим словам? И как относиться к утверждению бежавшего на Запад секретаря Сталина Бажанова, который писал: «Не леченный в свое время сифилис был в последней стадии»?

Да, очень многое предстоит еще сделать историкам, чтобы избавиться от ложных стереотипов и пропагандистских догм. Впрочем, как и обществу в целом. И прежде всего — от прежнего обожествления Ленина частью общества, от былого стремления перенести в день нынешний буквально каждое его слово. Он ведь не кулинарные рецепты писал, пригодные на все случаи жизни.

Ленин и памятники ему, как правило, вещи несовместимые. Так вышло, так распорядилась история. Это прекрасно понимали некоторые его ближайшие соратники, родные, близкие еще тогда, в 1924 году. Особенно Н. К. Крупская, до последнего момента возражавшая против бальзамирования тела, против помещения его в саркофаг. Пророческими оказались слова Надежды Константиновны из скорбного января двадцать четвертого: «Большая у меня просьба к вам: не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память и т. д. — всему этому он придавал при жизни так мало значения, так тяготился всем этим. Помните, как много еще нищеты, неустройства в нашей стране».

Не прислушались. Не вспоминали. Маленького роста человек в полувоенной куртке и мягких кавказских сапогах, принеся у гроба учителя клятву продолжать начатое им бессмертное дело, распорядился поставить его статуи и бюсты в десятках тысяч поселков, колхозах и совхозах, санаториях, домах отдыха, пионерских лагерях, на железнодорожных станциях. Они встречали людей в вестибюлях школ, в клубах, домах культуры, военных городках. Кому это были памятники? Ленину? Нет, это были знаки, символы незыблемости режима, установленного Сталиным.