Николай Крадин - Политическая антропология

Без преувеличения можно сказать, что отличительным цветом власти в советский период нашей истории являлся черный. Не случайно в брежневское время был распространен циничный анекдот, согласно которому черные люди одевались в черные костюмы, ездили на черных автомобилях, ели черную икру. Чиновники среднего ранга ездили на персональных черных "Волгах". Аппаратчикам высшего ранга полагались правительственные "Чайки". Самые высшие чины партийной иерархии пользовались "ЗИЛами". Современная элита предпочитает ездить на дорогих престижных иномарках.

Своеобразной визитной карточкой является номер владельца автомобиля. В советское время наиболее существенным критерием было количество нулей (буквы на номере меньше бросались в глаза). Сейчас число машин резко возросло, и это привело к некоторым изменениям в шкале оценок. Статус хозяина авто можно почти безошибочно определить по серии и числу нулей. В Москве, например, таких серий больше десяти. Самыми вожделенными из них являются номера серии А001-АА999 (лица, охраняемые Федеральной службой охраны) и серии В001-В999АА (Администрация Президента). Близость к "номеру один" (001) отражает внутриранговый статус владельца автомашины. В провинции нередко местная властвующая элита отделяет себя от всех остальных серией "Ольга" (О001-О999ОО). Те, кто не допущен к власти, но имеет деньги и/или связи, также стремятся выделить себя. Это можно сделать, купив номер с запоминающейся комбинацией цифр или номер какой-нибудь резервной серии. В Москве, например, таковыми сериями являются уже упомянутая "Ольга" или серия К001-К001РР. Среди криминальных авторитетов нередко популярны номера с точными цифрами (100, 200 и т. д.) либо номера с набором одинаковых цифр (111, 222, особенно 777).

Предметом особой гордости номенклатурщика являлся телефон спецсвязи – так называемая "вертушка". Она была придумана еще Лениным, который во избежание подслушивания приказал создать отдельную телефонную станцию для руководящих работников. Поскольку данная АТС была оборудована новыми для того времени телефонными аппаратами с дисками, она и получила неофициальное название "вертушка". Впоследствии стремление иметь особый, отличный от обычного, канал связи распространилось на всю страну. В каждом краевом и областном центре имеются свои спецАТС. В последние несколько десятилетий к обычной "вертушке" добавились сначала специальные радиотелефоны в правительственных автомобилях, позднее сотовая телефонная связь.

Все номера московских "вертушек" четырехзначные. Каждый обладатель "вертушки" ежегодно получал небольшой справочник красного цвета с указателем абонентов. В нем в алфавитном порядке перечислялись фамилии, имена и отчества обладателей телефонов. Однако должности, ведомства и адреса там не указывались. Согласно неписаным нормам поведения абоненты правительственной связи между собой переговариваются только по "вертушке". Звонить по чужой "вертушке", особенно если у звонящего не было своего спецномера, считалось плохим тоном. Согласно этому же правилу на телефонный звонок должен был отвечать только сам абонент, называя свою фамилию. В очень редких случаях отвечать мог референт, при этом он должен был говорить: "Аппарат товарища такого-то" (Вселенский 1991: 309-314).

Согласно неписаным нормам поведения абоненты "вертушки" должны были переговариваться между собой только по правительственной связи. Это неосознанное стремление дистанцироваться от масс, для которых подобный способ связи недоступен. Дистанция в этом случае подчеркивает различие. Как подчеркивает разницу между лидером и подданными масса сопровождающих его лиц – эскорт из мотоциклистов и черных машин с мигалками, многочисленные телохранители, помощники, секретари. Во все времена подобное зрелище выглядело весьма впечатляюще для рядового обывателя и было предназначено для того, чтобы продемонстрировать отличие между носителем власти, его окружением и всеми остальными.

В постсоветскую эпоху еще одним ключевым символом причастности к власти стала мигалка. Обладание ею стало предметом вожделения многих чиновников самых различных ведомств и иных важных персон. Если в брежневскую эпоху чуть более ста машин было оснащено спецсигналами, то к концу первого посткоммунистического десятилетия в столице России насчитывалось более трех тысяч машин, оснащенных подобными приспособлениями.

Все вышеизложенное свидетельствует о том, что развитая демократическая политическая система как в современной России, так и на большей части бывшей территории СССР не сложилась, такие ее ключевые компоненты, как эмансипация индивидуализированного политического индивида, складывание устойчивой многопартийной системы, развитие независимых средств массовой информации и проч., не развиты. Власть, как правило, очень подозрительно относится к независимым СМИ, предпочитает действовать в атмосфере закрытости. Она оказывает различными методами давление на прессу, стремится добиться государственной монополии на теле- и радиовещание, пытается контролировать даже Интернет.

Имеется большое количество мелких партий и объединений, создаваемых под решение какой-либо ситуационной задачи. Подавляющее большинство уже существующих партий (едва ли не все, кроме Коммунистической) созданы как инструмент персоналистского влияния того или иного лидера, в многонациональных регионах партии и движения создаются по этническому признаку. Нередко именно этим все отличия между партиями заканчиваются (даже названия и программы могут быть очень похожими). В политике и структурах власти преобладают патрон-клиентные отношения.

Большинство политических сил не хотят соблюдать принятые на Западе демократические "правила игры". Избранные президенты (впрочем, не только они, но и руководители всех рангов), как и подчиненные им чиновники, стремятся избавиться от каких-либо ограничений личной власти, жестко расправляются с легальной оппозицией. Впрочем, последняя, приходя к власти, действует точно так же. Слишком уж многое в политической культуре стран СНГ принадлежит прошлому, относится к традиционной системе власти и господства.

Способны ли мы преодолеть этот разрыв с настоящим и проложить курс в будущее? На этот вопрос политическая антропология не может дать однозначного ответа. Впрочем, готового ответа на подобный вопрос нет ни у одной из социальных наук. Однако политическая антропология может несколько облегчить наше понимание происходящего, что само по себе уже немало. Знание причин социальных недугов далеко не всегда служит лекарством для исцеления общественного организма, но, по крайней мере, может дать надежду на преодоление недуга в будущем.