Карл Каутский - Этика и материалистическое понимание истории

Но социальные инстинкты вовсе не представляют чего-либо конвенционального; напротив того, они коренятся в человеческой природе, природе человека, как социального животного; и нравственные определения не представляют чего-либо произвольного, ибо они возникают из общественных потребностей.

Конечно, не всегда возможно установить связь между определёнными нравственными воззрениями и общественными отношениями, из которых они возникли. Индивидуум получает нравственные нормы из окружающего его общественного мира помимо всякого сознания их общественных причин. Нравственная норма становится для него привычкой и кажется, затем, достоянием его собственного духовного существа, приобретённым с самого начала, помимо всяких практических оснований. Только научное исследование постепенно установило для ряда случаев отношения между определёнными общественными формами и определёнными нравственными предписаниями; многое относительно этого остаётся пока ещё тёмным. Общественные формы, из которых произошли позднейшие, существующие ещё до сих пор нравственные нормы, лежат часто далеко позади, в седом прошлом. Но, кроме того, для того, чтобы понять нравственное требование, нужно знать не только общественную потребность, которой оно вызвано, но также и тот особый образ мыслей общества, который его создал. Всякая форма производства связана не только с определёнными орудиями, определёнными общественными отношениями, но также и с определённым познавательным содержанием и познавательной способностью, с определённым пониманием следования причины и действия, с определённой логикой, коротко говоря, с определённым образом мышления. Понять прежний образ мышления чрезвычайно трудно, гораздо труднее, чем понять потребности другого, не своего собственного общества.

Связь между предписаниями морали и общественными потребностями показана уже на стольких примерах, что её можно признать за общее правило. Но раз такая связь существует, то изменение в обществе должно влечь за собою и изменение в некоторых моральных определениях. Следовательно, изменение моральных предписаний не только не должно казаться чем-либо странным, но странно было бы, наоборот, если бы с изменением причины не изменялось также и следствие. Эти изменения необходимы, необходимы непосредственно потому, что всякая общественная форма для своей прочности нуждается в определённых приспособленных к ней моральных предписаниях. Насколько различны и неустойчивы нравственные нормы, это хорошо известно. Одного примера будет, поэтому, достаточно для того, чтобы иллюстрировать мораль, отклоняющуюся от морали современного европейского общества.

Фритьоф Нансен в X главе своей «Eskimoleben» даёт весьма интересное описание эскимосской морали, из которой мы и позаимствуем несколько строк.

«Одной из самых прекрасных и замечательных особенностей характера эскимоса является, конечно, его честность… Для эскимоса особенно важно то, что он может положиться на своих ближних и соседей. Но для того, чтобы такое взаимное доверие постоянно сохранялось — без чего немыслимо никакое объединение сил в борьбе за существование — необходимо, чтобы каждый человек поступал по отношению к другим честно… По тому же самому они, и особенно мужчины, неохотно лгут друг другу. Трогательным доказательством этого служит следующая описанная Далагером черта: «Когда эскимосы хотят описать другому какую-либо вещь, они остерегаются выставить её в более блестящем виде, чем она есть. И когда кто-нибудь хочет купить вещь, не видавши её, то продавец описывает её всё же несколько хуже, чем она есть, даже в том случае, когда он сам хочет от неё отделаться».

До морали рекламы ещё не додумались эскимосы. Конечно, всё это касается только их отношений между собою. По отношению же к чужеземцам они не так строги.

«Драк и подобных дикостей между ними не бывает. Убийство равным образом случается редко» и бывает следствием не экономических раздоров, а любовных связей. «Они считают бесчеловечным убивать своих близких. Поэтому война в их глазах является чем-то непонятным и достойным презрения; их язык не имеет даже слова для этого; а солдаты и офицеры, которые выучены ремеслу убивать людей, им кажутся простыми человекоубийцами». Чаще всего гренландцы грешат против нашей шестой заповеди… «Добродетель и целомудрие не пользуются в Гренландии большим уважением. Многие (на западном берегу) не считают особенным позором, если незамужняя девушка имеет ребёнка. Когда мы находились в Годтаабе, по соседству с нами были две беременные девушки; они не скрывали этого обстоятельства… и казалось, даже гордились этим явным знаком того, что они не были отвергнуты. Но и на восточном берегу, — говорит Хольм, — не считается позором, если родится внебрачный ребёнок»…

«Эгеде тоже говорит, что женщины почитают за особое счастье и великую честь вступить в интимные отношения с ангекоком, т. е. со своим проповедником и учёным, и прибавляет: «даже многие мужчины сами считают это хорошим и платят ангекоку за то, что он спит с их жёнами, особенно, если они сами не могут прижить с ними детей».

«Свобода эскимосских женщин, таким образом, совершенно отличается от свободы, предоставленной германским. Причина тому заключается, конечно, в том, что, тогда как у германцев интересы наследования рода и родового дерева играют всегда большую роль, для эскимоса они лишены всякого значения, так как ему почти нечего наследовать, и для него дело идёт главным образом о том, чтобы иметь детей».

«Мы найдём, конечно, такую мораль на первый взгляд плохой. Но этим ещё не сказано, что она плоха и для эскимоса. Мы должны воздержаться и не осуждать тотчас же со своей точки зрения нравы, сложившиеся у этого народа в течение многих поколений и благодаря обширному опыту, даже и в том случае, если они резко противоречат нашим собственным воззрениям. Взгляды на добро и право здесь, на земле, чрезвычайно разнообразны. В качестве примера я мог бы привести следующее: когда Нильс Эгеде сказал одной эскимосской девушке о любви к Богу и к своему ближнему, девушка заявила: «Я доказала, что люблю своих ближних, так как одна старая женщина, которая была больна и не могла умереть, попросила меня, чтобы я за деньги отвела её на ту отвесную скалу, с которой бросаются всегда те, кто не хотят более жить. Так как я люблю моих людей, я довела её туда даром и столкнула со скалы вниз».

«Эгеде думал, что это скверный поступок, и сказал, что она убила человека. Она же ответила отрицанием: она-де имела большое сострадание к старухе и плакала, когда столкнула её. Как следует назвать теперь такой поступок, хорошим или злым?» Мы уже видели, что необходимость убивать старых и больных членов общества возникает обыкновенно при ограниченности источников пропитания и делает такое убийство нравственным поступком.