Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну

Для решения вопроса собралось специальное совещание под председательством самого Лопухина, собравшего к этому времени новое руководство Департамента и его столичного органа.

Я.Г.Сазонова, нагло усевшегося на зубатовский стул , Лопухин задвинул в Тулу. На должность руководителя петербургской охранки был поставлен А.Н.Кременецкий, прославившийся частыми арестами подпольных типографий в Екатеринославе – этим же он занялся и в столице. Летом 1904 года выяснилось, что все эти типографии он сам же и создавал.

На руководство Особым отделом Лопухин поставил Н.А.Макарова. Тот самостоятельной политикой не занимался, в вопросах розыска асом не был, но был добросовестным и ответственным администратором. Макаров играл роль пешки при Лопухине, причем такой пешки, которой Лопухин в критическую минуту политической игры не постеснялся пожертвовать – самым жесточайшим образом; произошло это уже в начале 1906 года.

Практически розыск перешел в руки М.И.Гуровича и Е.П.Медникова. Для Гуровича была вновь создана должность инспектора Охранных отделений, которую когда-то занимал печальной памяти Судейкин. Гурович, повторяем, явно сохранял какую-то власть над Лопухиным и устойчиво держался вплоть до отставки последнего.

Совещание, на которое Лопухин созвал Макарова, Ратаева и Кременецкого, сошлось на том, чтобы разрешить Азефу переговорить с Клитчоглу, дабы получить при этом дополнительную информацию. Группу Клитчоглу было категорически запрещено арестовывать в ближайшее время, чтобы подозрения революционеров не пали на Азефа.

Азеф встречался с Клитчоглу, а она и ее товарищи были тем не менее арестованы Кременецким уже через два дня. При этом арестованные мало пострадали – следствие не получило серьезных доказательных улик. Азеф, естественно, возмутился: повторялась прошлогодняя история с арестом Ремянниковой, который был произведен Зубатовым едва ли не для устрашения Азефа.

Поэтому Азеф проявил достаточную осторожность в выдаче своих собственных сообщников по готовящемуся покушению.

Он почти ежедневно докладывал Ратаеву, что его посещают неизвестные ему по именам террористы, прибывшие из-за границы. При этом Азеф подробнейшим образом описывал внешность этих людей. В это же время он действительно организовывал систему наблюдения террористов за перемещениями Плеве.

Поскольку наблюдатели продолжали выслеживать министра, то неизбежно должны были попасть на глаза его охране. Следовательно, их обязательно должны были схватить на улице. А так как среди них были беглые ссыльные (в том числе Савинков и Созонов), то это гарантировало их последующую изоляцию. Так террористическая группа должна была ликвидироваться без всякой видимой связи с Азефом.

Ратаев, получающий доклады Азефа, добросовестно переадресовывал их Лопухину. Это продолжалось в течение февраля, после чего Ратаев выехал назад в Париж.

Явно склочная ситуация, с взаимным подсиживанием полицейских друг другом имела еще более яркие примеры, чем история вокруг ареста группы Китчоглу.

Вот как, например, М.Е.Бакай рассказывает об А.Г.Петерсоне, бывшем сослуживце и подчиненным Зубатова, который в 1903-1905 годы возглавлял Варшавское Охранное отделение: « За это время в Варшаве не открылось ни типографий, ни лабораторий, ни бомб, ни складов оружия и не создавалось политических процессов. Часто на лично-служебной почве чины Департамента полиции хотели удалить Петерсона, но это им не удавалось. Тогда чиновники Департамента полиции Е.П.Медников, Луценко и зав. наружным наблюдением в Варшаве Яковлев при помощи провокаторов Давида Айзенлиста и Мошека Шварца решили убить генерал-губернатора К.К. Максимовича, думая, что после этого убийства Петерсон будет удален. Но потом решили убить его самого. В последний момент Шварц раскаялся и признался во всем. Следствие вел умерший [в 1906 году] Н.А.Макаров, и по непонятным причинам оно было прекращено » [597] Ф.Лурье. Указ. сочин., с. 324. .

Хорошенькое дельце! К его продолжению нам еще предстоит вернуться!

Зараза политической безнравственности, подобно вирусной эпидемии, продолжала распространяться и по аппарату полиции, и по революционным рядам!

11 февраля 1903 года летописцы отметили придворный бал в Императорском эрмитаже – в русских костюмах; царь и царица – в царских костюмах XVII века. Русский танец танцевала Зинаида Николаевна Юсупова-Сумарокова-Эльстон – самая богатая женщина в России и невероятная красавица, оспаривавшая первенство по этой части с самой великой княгиней Елизаветой Федоровной. Вопреки общепринятым принципам, эти красавицы стали и близкими подругами, воспитавшими двух убийц Распутина – Феликса Юсупова и Дмитрия Павловича.

В 1903 году публика не могла знать, что это – последний придворный бал в истории России. Естественным оказалось то, что через год и через два – во время войны, а затем и революции – такие торжества не происходили. Но они не возобновились и позже. Еще несколько лет происходили придворные театральные спектакли с приглашениями, тоже позже отмененные; высшее общество встало на дыбы – негде стало демонстрировать невест.

Царская семья, удалившись на постоянную жизнь в Царское Село (летом – в Петергоф, Ялту и другие резиденции), самоизолировалась от общества почти в такой же степени, как позднее кремлевские владыки. Это и вызывало такую же ответную реакцию, которую в те времена, в отличие от кремлевских, принято было выражать вслух и публично: « Большой повод для неудовольствия создавало /.../ пребывание их величеств в Царском Селе, а не в Петербурге; говорилось, что столица никогда не видит своего монарха; но это было не совсем верно: не говоря о том, что государь каждую среду по утрам ездил на приемы представляющихся в Зимний дворец, а по вечерам часто на спектакли в Императорские театры. Постоянно бывали какие-нибудь празднества в /.../ его /.../ присутствии » [598] В.Н.Воейков. Указ. сочин., с. 34. .

Такое затворничество подчеркивало и политическую самоизоляцию: внешняя политика, которую царь пытался удерживать в собственных руках, становилась уделом совсем немногих посвященных лиц, а провалы в этой политике, следовавшие с 1904 года один за другим, вызывали естественные нарекания в адрес российского главы государства.

Тот же Тихомиров привел пример раздражения, выходящего за рамки всякого субординационного и политического приличия, которое демонстрировал даже граф В.Н.Ламздорф, глава внешнеполитического ведомства России: « „Я, – сказал Ламздорф, – предупреждал, что война будет, и требовал, чтобы к ней готовились... Но что же я мог сделать, если государю императору угодно было находить, что войны не будет?“