Сергей Кара-Мурза - Покушение на Россию

Все это очень опасно. Если бы и вправду, как говорили, «бытие определяло сознание», то утрата совести была бы обратимой. Прижала людей бедность — и они снова, вопреки телевидению, обрели рабочую солидарность и показали кузькину мать грабителям. Но этого не происходит, и люди тихо умирают поодиночке, народ тает, не обретая воли. Похоже, что образ жизни и мировоззрение не имеют заднего хода. В советское время мы шли к такому уровню культуры, на котором сытый, и не испытав голода на своей шкуре, разумеет голодного. Но дозреть до этого уровня нам не дали. И нас занесло в такую яму, что и вперед дороги не видно. Не сможем мы поодиночке эту дорогу проторить.

Невыносима мысль, что русские могут утратить свою культуру и исчезнуть с лица земли. Но пока народ не соберется с мыслями и не поймет, на каком распутье он оказался, будут все быстрее истачиваться его силы, будут бежать отсюда, как из гиблого места, и люди, и капиталы. Тут каждый должен встряхнуться и сбросить наваждение. Поговорить мысленно со своими предками и со своими потомками. Если мы из народа превратимся в кучу песка, нам этот век не пережить.

Ноябрь 2001 г.

Почти всем ясно, что наша жизнь не наладится и мы не перестанем вымирать, пока не восстановим здравый смысл и способность рассуждать, делать разумные умозаключения. Эта починка сознания идет медленно, и мы все еще дергаемся на ниточках кукловодов. Как будто стоит над Россией какой-то огромный зловещий Шендерович — и дергает за миллионы ниточек.

Конечно, огромные усилия пришлось приложить, чтобы лишить сотню миллионов человек способности верно оценить свои интересы и не попадаться на удочку политических шулеров. Много было уже сказано о том, какие «инструменты мышления» были злонамеренно испорчены манипуляторами во время перестройки и реформы. Это, прежде всего язык — язык слов и чисел. Наш ум заполнили ложными именами, словами, смысл которых менялся и искажался до неузнаваемости. Говорили «демократия» и расстреливали парламент. Говорили «священная собственность» — и воровали сбережения целого народа, а потом и вообще все его достояние. Говорили «права человека» — и делали нас абсолютно беззащитными против подонков и хамов, захвативших деньги и власть. Когда важнейшие слова так испорчены, трудно тянуть мысль и трудно вести разговор.

Пожалуй, самым большим достижением при манипуляции с числами стало разрушение у человека способности «взвешивать» явления. С нами сделали страшное дело — у нас отняли чувство меры. Речь идет не о том, что человек потерял инструмент измерения, снизил точность, стал «мерить на глазок». Манипуляторы разрушили саму систему координат, в которую мы помещаем реальность, чтобы ориентироваться в ней и делать более или менее правильные выводы.

Мой коллега, профессор, обозреватель «Независимой газеты», излагал в 1991 г. в прессе версию об идиотизме членов ГКЧП: они, мол, «ввели в Москву тысячи танков, но не сумели взять власть». Я спрашиваю его: «Вы представляете, сколько места занимает танк? Могли ли в центре Москвы разместиться тысячи танков?». «Не спорь, — говорит. — Я сам видел по телевизору». И когда опубликовали официальные данные о том, что всего в Москве было 55 танков, он эту цифру принял, но одновременно продолжал верить в свои тысячи танков. У него расщепилось сознание, и это обезоруживает разум человека.

И.Бунин писал в «Окаянных днях»: «Люди живут мерой, отмерена им и восприимчивость, воображение — перешагни же меру. Это как цены на хлеб, на говядину. «Что? Три целковых фунт!?» А назначь тысячу — и конец изумлению, крику, столбняк, бесчувственность. «Как? Семь повешенных?!» — «Нет, милый, не семь, а семьсот!» — И уже тут непременно столбняк — семерых-то висящих еще можно представить, а попробуй-ка семьсот, даже семьдесят!»

Почти буквально по этому рецепту и нас вводили в столбняк и бесчувственность. И цены вздували сразу в сотни раз, и число жертв сталинских репрессий сразу в сто раз преувеличили. 63 миллиона расстрелянных! — «и уже тут непременно столбняк». Тут уж не до тонкой и точной меры — и всю пашню России не жалко за 1 миллиард долларов продать, так что один Черномырдин ее всю сможет купить и еще на черный день у него полмиллиарда останется.

Но есть еще одна важная плоскость, в которой наш разум должен взвешивать явления и давать им оценки — не количественные, а качественные. Судить не в понятиях «больше-меньше», а в понятиях «лучше-хуже». Жизнь наша определяется сложными условиями, и их верно осмыслить без качественной меры нельзя. И здесь-то удар был нанесен сокрушительный.

Сразу скажу, в чем заключается, в этом плане, временное поражение нашего сознания. Мы утратили те критерии различения хорошего и плохого, добра и зла, которые выводятся, помимо нашей воли, из тех свойств нашей земли и нашего народа, что даны нам судьбой и изменить мы не можем. Во всяком случае, не можем изменить быстро. А взамен нам подсунули критерии или абстрактные, вне времени и пространства, или чужие, выросшие в совсем другой земле. Проще говоря, на вожделенном Западе.

Вот предельно грубый, даже гротескный пример. Спросим, какое транспортное средство лучше — телега с лошадью или «мерседес» последней модели? Конечно, сама резкость сравнения заставит многих задуматься, но боюсь, что даже в этом случае слишком многие ответят с недоумением, что, конечно, «мерседес» лучше. Опять же огрубляя, скажу, что уже десять лет и власти, и массы людей в России следуют именно по этому пути.

На деле сравнение «мерседеса» с телегой (как и любых других вещей) просто не имеет смысла, если критерии оценки вырваны из реального контекста, из тех условий, в которых мы будем жить и «сотрудничать» с вещью. Вне этих условий, вне взаимодействия этой вещи с другими вещами нашего природного и искусственного мира и с обществом, частицей которого мы являемся, качество (полезность) вещи и оценить нельзя. Можно лишь зафиксировать отдельные его составляющие, но никак не целое, никак не сказать: это — лучше». Да, «мерседес» красиво покрашен, а телега нет, но это частности.

Оставим пока в стороне экономическую сторону вопроса. Допустим, нам надо ехать, и джинн ждет приказаний — что нам подать. Тут-то разумный человек и решает, что лучше. И решает, встраивая обе вещи в реальный контекст. Если перед ним асфальтированное шоссе, в кармане тугой кошелек и невдалеке виднеется бензоколонка, то «мерседес» лучше. А если он оказался где-то в Вологодской области за сто километров от райцентра и без капли бензина, то лучше телега с лошадью. Находиться на проселочной дороге в вологодской глуши, но применять при выборе критерии, уместные в Калифорнии — это значит, в широком смысле, двигаться к гибели.