Янош Бачо - Нацизм. От триумфа до эшафота

ПРОКУРОР: Но ведь вы были фельдмаршалом, выросшим на традициях Блюхера, Гнейзенау и Мольтке. Как вы могли беспрекословно терпеть, чтобы молодых людей убивали одного за другим?

КЕЙТЕЛЬ: Причины, по которым я не выступил против приказа, я уже перечислил Сейчас я уже не могу изменить этого. Эти вещи произошли, и я знаком с их последствиями.

ПРОКУРОР: Вы были генерал-фельдмаршалом, Кессельринг, Мильх и другие — то же самое. Как оказалось возможным, что из вас, которые были в таких чинах и могли оглядываться на такие военные традиции, не нашлось никого, кто был бы достаточно храбр, для того чтобы выступить против убийств, выполненных с таким хладнокровием?

КЕЙТЕЛЬ: Я не выступил против. Большего в связи с этим сказать не могу, а от имени других делать здесь заявление не могу.

ПРОКУРОР: Ну, тогда перейдем к другому вопросу. Помните ли вы, что вы велели задерживать на Восточном фронте также французских солдат, воюющих на стороне русских? В связи с этим вы отдали следующее приказание, зачитываю: «Серьезное следствие против членов семей французов, воюющих на стороне Советов, которые могут находиться на территории оккупированной Франции, установило бы, что члены семей помогали известным лицам в бегстве из Франции. Нужно принять серьезные меры. Необходимые приготовления сделает ОКВ в сотрудничестве с соответствующим командующим во Франции и находящимися там подразделениями полиции и СС. Подпись: Кейтель». Вы можете вообразить что-нибудь ужаснее, чем выступать военным насилием против матери только потому, что она помогла своему сыну, чтобы он дрался на стороне союзников своей родины? Можно представить более гнусную мерзость?

КЕЙТЕЛЬ: Я много всякого могу себе представить, учитывая, что я сам потерял двух сыновей в этой войне.

ПРОКУРОР: Обвиняемый! Поймите, наконец, разницу между моим и вашим пониманием! Потерять детей на войне — это ужасная трагедия. Но выступить военным насилием против матери, сын которой желает сражаться на стороне союзников своей родины, — это гнусная мерзость! Не понимаете? Первое — ужасная трагедия, второе — гнусная мерзость, вершина жестокости. Это большая разница.

КЕЙТЕЛЬ: Я сожалею, что отдельных родственников сделали ответственными за преступления их: детей.

ПРОКУРОР: Я не желаю здесь терять время, чтобы глубже проанализировать суть вашего выражения «преступленье». Но я протестую против применения выражения и отклоняю его».

Счастливая звезда Гитлера уже начинает склоняться к закату, когда — или, может быть, именно поэтому — нацистская пропагандистская машина ошеломляет мир огромной сенсацией: в Катынском лесу, расположенном вблизи от Смоленска, наткнулись на братскую могилу 10 тыс. польских офицеров, которых якобы убили советские власти.

Что же, собственно, случилось в Катынском лесу?

Летом 1942 года немецкая организация принудительного труда «Тодт» возводила постройки в окрестностях Смоленска. Среди подневольных рабочих было и восемь поляков, которые от проживающего там некоего Парфена Киселева слышали, что вблизи находятся таинственные общие могилы. Затем в один прекрасный день, когда охрана стала немного слабее, поляки нашли указанное место, раскопали одну могилу, затем снова забросали ее землей и поставили над ней простой деревянный крест. После этого долгое время никто не заботился об этих могилах.

Но на следующее лето на эти могилы обращают внимание волки. В феврале 1943 года охотники — следуя по волчьим следам — обратили внимание на земляные насыпи в молодом хвойном лесу между деревней Гнездово и Катынской железнодорожной станцией. Весной раскапывают могилы руками советских военнопленных. В могилах — разложившиеся трупы 4183 польских офицеров, расположенные в двенадцать рядов друг на друге. Немецкая пропаганда начинает говорить «о более 10 тыс. поляков, убитых Советами».

Как только позволяют условия, немецкие власти во главе с имперским руководителем здравоохранения Леонарде Конти привозят на место международную следственную комиссию. Ее члены состоят из бельгийского, болгарского, датского, финского, итальянского, хорватского, голландского, чешского, румынского, швейцарского, словацкого и венгерского профессоров медицины. Все они известны одним и тем же: своими нацистскими чувствами и открытой дружбой с немцами. За исключением единственного швейцарца, все они являются гражданами оккупированных или союзных с немцами государств, одно существование которых, хлеб, работа и даже личная безопасность их самих и их семей зависят от благосклонности немецких оккупационных властей. Хортистскую Венгрию, напавшую на Советский Союз, представляет, например, общеизвестный германофил и открытый фашист профессор Ференц Оршош.

Это только несколько слов о «беспристрастной международной следственной комиссии», которая 30 апреля 1943 г. устанавливает, что расстрел поляков произошел в марте или в апреле 1940 года, то есть в то время, когда лагерь польских офицеров еще находился под контролем советских властей.

А теперь посмотрим факты и заслушаем свидетелей. Прежде всего бросим взгляд на то, каким образом проходило тогда, в 1943 году, расследование так называемой «международной комиссии врачей». Заслушаем одного из наиболее известных членов комиссии, болгарского профессора медицины д-ра Маркова. 19 февраля 1945 г. он явился в софийский суд и дал добровольное свидетельское показание о том, что «членов комиссии постоянно окружали люди гестапо и они в конце концов были вынуждены подписать коммюнике, опубликованное впоследствии в печати».

Гул неожиданности пробегает по залу заседаний, когда немного позже профессор Марков появился в качестве свидетеля перед Международным Военным Трибуналом в Нюрнберге и там тоже подтверждает свое заявление.

Вот несколько отрывков из диалога советского прокурора Смирнова и профессора Маркова.

«СМИРНОВ: Я прошу вас ответить на следующий вопрос: когда и в каком составе эта так называемая «международная комиссия» выехала в Катынь?

МАРКОВ: Эта комиссия прибыла в Смоленск вечером 28 апреля.

СМИРНОВ: Сколько раз члены комиссии были непосредственно у массовых могил в Катынском лесу?

МАРКОВ: Мы были в Катынском лесу два раза, а именно 29 и 30 апреля, в первой половине дня.

СМИРНОВ: Сколько часов вы каждый раз были непосредственно у массовых могил?

МАРКОВ: Я считаю, что не больше трех-четырех часов каждый раз.

СМИРНОВ: Я прошу вас ответить на следующий вопрос: свидетельствовал ли судебно-медицинский осмотр трупов о том, что они находились в земле в течение трех лет?

МАРКОВ: По моему мнению, эти группы находились в земле гораздо меньше трех лет. Я считал, что труп, который я вскрыл, находился в земле около года или полутора лет.