Жак Маритен - Человек и государство

"Тот, кто является носителем этого лица, называется сувереном, и о нем говорят, что он обладает верховной властью, а всякий другой является подданным" [60] .

Как же реально обстоят дела, во-первых, в отношении политического общества и, во-вторых, в отношении государства?

Политическое общество обладает правом на полную автономию. Во-первых, на полную внутреннюю автономию, или автономию в отношении самого себя, и, во-вторых, на полную внешнюю автономию, или автономию в отношении других политических обществ. Полная внутренняя автономия политического общества означает, что оно управляет собой, обладая относительной независимостью (то есть его независимость главенствует над независимостью какой-либо из его частей). Таким образом, ни одна из частей политического общества не может, присвоив себе управление, заменить собой целое и посягать на его свободу действия. Полная внутренняя автономия политического общества означает также, что оно управляет собой, обладая верховной властью в относительном смысле (то есть его власть главенствует над властью какой-либо из его частей). Таким образом, ни одна из его частей не может, заменив собой целое, посягать на верховную власть, обладающую органами управления, посредством которых целое осуществляет самоуправление.

Полная внешняя автономия политического общества означает, что его верховная независимость относительна в контексте мирового общества, то есть мировое общество (до тех пор, пока оно остается лишь моральным обществом и не существует в виде политического общества, а следовательно, не обладает собственной политической независимостью) не имеет ни права, ни власти насильственным образом уменьшить его независимость. Следовательно, нет на земле такой власти, которая могла бы подчинить любое политическое общество, до тех пор пока оно не вступит в другое политическое общество — общество более высокого порядка. Полная внешняя автономия политического общества означает также, что оно может извне влиять на верховную власть в случае ведения войны с другим политическим обществом.

Право политического общества на такую полную автономию происходит от его природы как совершенного или самодостаточного общества — природы, которую (если взглянуть на нее мельком) современные политические общества, по сути дела, утрачивают все в большей степени, так как это право на полную автономию остается у них лишь как пережиток, и лишь потому, что они еще не объединены в большее, действительно совершенное и самодостаточное политическое общество. В любом случае, когда какое-либо политическое общество решает стать частью большего, скажем, федеративного, политического общества, оно лишается, помимо прочего, своего права на полную автономию, хотя и обладает, фактически и по праву, органической автономией, очевидно, гораздо более ограниченной в качестве внешней автономии, нежели в качестве внутренней.

Теперь я отмечу, что право политического общества на полную автономию, которое я только что рассмотрел, является естественным и даже неотчуждаемым правом: я имею в виду, [естественным и неотчуждаемым] в том смысле, что никто не может насильственным образом лишить политическое общество этого права, но совсем не в том смысле, что полная независимость, о которой шла речь, сама по себе неотчуждаема и что политическое общество не может свободно отказаться от своего права на нее, если оно осознает, что более не является совершенным и самодостаточным обществом и согласится войти в более крупное политическое общество. В результате полная автономия политического общества заключает в себе первый элемент, присущий подлинному суверенитету, а именно естественное и — в этом же смысле — неотчуждаемое право на верховную независимость и верховную власть. Но полная автономия не заключает в себе второго элемента. Поскольку ясно, что политическое общество не имеет независимого и находящего вне него самого органа управления. Иными словами, его верховная независимость и власть лишь сравнительно или относительно верховны (как присущие данному целому в отношении его частей, а также в отношении неорганизованной совокупности других целых). Таким образом, второй элемент, присущий подлинному суверенитету, а именно абсолютно и трансцендентно верховный характер независимости власти, который в подлинном суверенитете является верховным отдельно от целого, управляемого сувереном, и свыше целого (и который во внешней сфере даже дает возможность существования какого-либо высшего и большего политического общества, противоречащего самой сущности суверена), — итак, очевидно, что второй элемент, присущий подлинному суверенитету, не имеет отношения к самому понятию автономии политического общества.

* * *

Давайте теперь рассмотрим государство. Государство представляет собой часть и действующий орган политического общества. Следовательно, оно не обладает ни верховной независимостью по отношению к целому, ни верховной властью над целым, ни своим собственным правом на такую верховную независимость и верховную власть. Оно обладает верховной независимостью и властью только по отношению к другим частям политического общества, подчиненным его законам и его управлению; и оно обладает правом на такую относительную независимость и власть лишь вследствие передачи их ему политическим обществом, в силу основной структуры или конституции, которую политическое общество определило для себя. И реализация этого права государством остается подчиненной контролю политического общества.

Кроме того, что касается внешней сферы его деятельности, государство лишь представляет политическое общество, и под контролем последнего его право на верховную независимость в отношении политического сообщества является (как мы уже видели по поводу политического общества) лишь относительно верховным; оно может также осуществлять верховную власть для ведения войны с другим государством.

Следовательно, ни первый элемент, присущий подлинному суверенитету, а именно естественное и неотчуждаемое право на верховную независимость и верховную власть, ни второй элемент, присущий подлинному суверенитету, а именно абсолютно и трансцендентно верховный характер этой независимости и власти, которые в подлинном суверенитете являются верховными отдельно от и вне целого, управляемого сувереном (и которые во внешней сфере даже дают возможность существования какого-либо высшего и большего политического общества, противоречащего самой сущности суверена) — ни первый, ни второй элементы, присущие подлинному суверенитету, не могут быть каким бы то ни было образом приписаны государству. Государство не является и никогда не было подлинно суверенным.