Жак Маритен - Человек и государство

Разумному животному довольно трудно подчинить свою жизнь разумным критериям. Это весьма непросто осуществить в нашей личной жизни. Это крайне, почти непреодолимо трудно осуществить в жизни политического общества. Что касается рационального управления коллективной политической жизнью, то мы, очевидно, пребываем еще в доисторической эпохе.

Существуют два противостоящих друг другу пути решения проблемы рационализации политической жизни. Наиболее легкий путь (он ведет к дурному результату) — это технический, или "искусственный" [83], путь. Наиболее тяжелый (но конструктивный и прогрессивный) — это моральный путь. Противостояние технической рационализации, использующей средства, внешние человеку, и моральной рационализации, при которой средствами выступают сам человек, его свобода и добродетель, — такова драма, с которой человеческая история сталкивается ежедневно, лицом к лицу.

На заре современной науки и истории Макиавелли в своем трактате "Государь" предложил нам философию, которая была чисто технической рационализацией политики; иными словами, он превратил в рациональную систему те принципы действий, которым люди чаще всего следуют в действительности, подчиняя свое поведение искусственным формам и правилам. Таким образом, хорошей политикой, по определению, стала политика неморальная и успешная: искусство завоевания и удержания власти любыми средствами — даже благими, если этому способствуют, что бывает редко, обстоятельства, — с единственным условием, что эти средства позволяют достичь успеха.

Я уже предпринял однажды анализ учения Макиавелли [84]. Здесь хотелось бы подчеркнуть лишь то, что великая мощь макиавеллизма проистекает от бесчисленных побед, одерживаемых на поприще политики порочными средствами, и от представления о том, что если государь или нация уважают справедливость, то они обречены на порабощение другими правителями или нациями, верящими только во власть, насилие, вероломство и беззаконную алчность.

Ответ таков: во-первых, можно уважать справедливость и быть при этом здравомыслящим, уметь быть сильным (к этому пункту я еще вернусь); во-вторых, реально макиавеллизм не достигает цели. Ибо власть зла на самом деле есть лишь власть разложения — рассеяния и распада субстанции и энергии Бытия и Блага. Такая власть разрушает себя, сводя к нулю ту пользу, которая является ее целью. Таким образом, внутренняя диалектика побед зла обрекает эти победы на непродолжительность. Давайте примем в расчет то временное измерение, тот срок, который отведен историческим поворотам в жизни наций и государств и который существенно превосходит продолжительность человеческой жизни. Из-за того срока, который необходим политической реальности, чтобы стать реальностью и иметь последствия, я не стану утверждать ни того, что добрая воля в политике, пусть в отдаленном будущем, непременно увенчается успехом, ни того, что макиавеллизм, хотя бы в отдаленном будущем, непременно потерпит фиаско. Ведь что касается наций, государств и цивилизаций, то здесь мы подвержены природному ходу вещей, где мораль является естественной и где жизнь и смерть зависят как от физических, так и от моральных причин. Я бы сказал, что справедливость действует по своей собственной каузальной схеме и ведет к благополучию и успеху в будущем, подобно тому, как здоровые соки растений способствуют созреванию прекрасных плодов, а макиавеллизм работает по собственной причинности и ведет к разрушению и краху, как яд в древесном соке вызывает болезнь и смерть дерева.

Иллюзия, свойственная макиавеллизму, — это иллюзия немедленного успеха. Продолжительность человеческой жизни, а точнее, срок деятельности государя или политика, ограничивает максимум отрезка времени, которое требуется для того, что я называю немедленным успехом. Итак, немедленный успех — это успех для одного человека, а не для государства или нации в соответствии с длительностью, свойственной переменам в жизни государства и нации. Чем более ужасной по глубине и мощи являет себя власть зла, тем меньше историческая продолжительность внутренних улучшений и жизненной энергии, достигаемых государством, использующим такую власть.

Чем более совершенной и безжалостной становится техника угнетения, всеобщий взаимный шпионаж, принудительный труд, массовая депортация и массовые уничтожения, свойственные тоталитарным государствам, тем труднее, соответственно, становится изменить или извне побороть этих гигантских макиавеллиевских роботов. Но они не обладают устойчивой внутренней силой; их громадная машина насилия есть признак их внутренней человеческой слабости. Уничтожение человеческой свободы и совести, поскольку это порождает повсюду чувство страха и незащищенности, есть для политического общества процесс саморазрушения. Сколько же в таком случае может продолжаться власть государства, которое все больше и больше походит на гиганта в отношении внешних или технических сил и все больше и больше — на карлика в том, что касается внутренних, человеческих, реальных жизненных сил? В течение жизни нескольких поколений это государство проделает ту работу, что была ему предназначена или позволена. Но я сомневаюсь, что оно может укорениться в длительной исторической жизни наций.

Итак, верно следующее: для того чтобы политика была чем-то в своей основе нравственным, первым политическим условием хорошей политики должна быть справедливость. Одновременно верно и то, что справедливость и добродетель не ведут, как правило, людей к успеху в этом мире в рамках того краткого промежутка времени, который отделяет колыбель от могилы и в котором успех ощутим для них. Но в отношении человеческих сообществ эта антиномия разрешима, поскольку достижение общего блага, которое заключает в себе в качестве условия материальное благополучие, не может быть подвергнуто риску или разрушено посредством справедливости, если принимать во внимание историческую длительность и если особый результат действия справедливости рассматривать сам по себе, вне зависимости от сопутствующих факторов.

Существует и иной тип рационализации политической жизни: не искусственная или техническая, а моральная рационализация. Это означает признание сущностно человеческих целей политической жизни и ее глубочайших истоков: справедливости, законности и взаимного дружелюбия; это означает также нескончаемые усилия, направленные на то, чтобы поставить жизненные, подвижные структуры и органы политического общества на службу общему благу, достоинству человеческой личности и чувству братской любви, то есть подчинить громадный материальный базис, как природный, так и технический, а также трудный процесс урегулирования противоречивых интересов, силы и принуждения, свойственных общественной жизни, форме и принципам человеческого разума, стимулирующим развитие человеческой свободы; а также основывать политическую деятельность не на детской жадности, зависти, эгоизме, коварстве и хитрости, стремлениях к престижу и главенству, превращенных в священные правила этой серьезнейшей игры, но взамен укоренять эту деятельность в зрелом осознании сокровеннейших нужд человеческой жизни, в подлинных требованиях мира и любви, а также в моральных и духовных стремлениях человека.