Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1

Мне кажется, что в приведенных цитатах содержится нечто неизмеримо более важное, чем то — глупость ли «снова собираться»… В этих цитатах содержится личностное начало, транслирующее определенный смысловой заряд. А значит, и заряд политический. Ведь Д.Медведев — президент РФ! И меня до крайности поражает то, что никто не захотел присмотреться к его текстам под предлагаемым мною сейчас экзистенциальным, транспиаровским, сущностным, личностным углом зрения. Что никто не захотел это все… Ну, как бы это поточнее сказать… Интеллектуально и экзистенциально освоить?

Многие мои друзья удивлены тем, что я с таким увлечением занялся освоением неблизкого мне по духу мета- и паратекста. Зная наверняка, что я (а) вообще неконъюнктурен и (б) достаточно вменяем для того, чтобы понять, что конъюнктура ну уж никак не требует подобного освоения… Зная (в), что я в принципе лишен желания подкапываться под Д. Медведева, В.Путина и Кремль как таковой, мои друзья недоумевают: «Почему ты тратишь на это столько времени и сил?».

Я удивляю моих друзей… А они — меня. Я их не понимаю… Я не понимаю, как можно жить в стране, которую любишь (а у меня нет друзей, которые не любят Россию), и не вчитываться в тексты политических лидеров. Вообще в любые их тексты…

И особенно в те тексты, где предъявляется философия жизни и деятельности, причем, уверен, предъявляется достаточно искренне. Философия жизни пронизана идеей нормальности… Мне почему-то вспомнилась моя мать, внимательно слушавшая длинные речи Никиты Сергеевича Хрущева. Мне тогда было лет 13–14…

«Мама, — спросил я, — как ты можешь все это подолгу слушать? Да еще с таким интересом?»

«Понимаешь, — ответила мне мать, — он говорит о том, что лучше — если десять несушек будут нести по двадцать яиц или двадцать несушек по десять яиц?.. Но он не говорит о том, о чем говорил его предшественник, и он (глаза матери чуть увлажнились, что бывало нечасто), он такой нормальный…».

Мать значила (и значит) для меня невероятно много. Она умерла летом 1985 года. Через всю жизнь она пронесла ненависть к поломавшему ее жизнь Сталину и восхищение советским гуманистическим проектом. Сказать в конце 80-х годов, что я от имени всей семьи обнуляю наш исторический счет к Сталину, мне было невероятно трудно. Но я не мог этого не сделать.

Беспрецедентная политическая истерика по поводу «сталинщины» стала силой, сметающей все сразу — советский проект СССР, моральную и культурную нормативность… Мне было ясно, в чем мой долг, и я этот долг выполнил… Вспомнив еще раз этот разговор с матерью у телевизора, где Н.С. учил сограждан и товарищей по партии интенсификации сельского хозяйства…

«Нормальный… Это так важно…» — сказала мать.

«Ботинком по столу на Генассамблее ООН… Кузькина мать… Пидарасы-авангардисты… Карибский кризис, наконец», — я упорно не хотел соглашаться с матерью.

«Тот уже развязал бы атомную войну», — ответила мать скорее себе, чем мне. И я понял, что для нее с отцом это был больной вопрос в 1949 году, когда они решили родить ребенка. То бишь меня. «Ах, ох! Нормальный! А как же твои занятия Байроном?» — не унимался я.

«Он — поэт, а не политик», — парировала мать. Никита Сергеевич закончил тем временем телелекцию о несушках… под бурные аплодисменты собравшихся, уже обдумывавших, как бы снять ненавистного им зарвавшегося «Хруща».

«Да и вообще… — сказала мать, выключая телевизор. — Мой любимый герой в «Поднятой целине» — Макар Нагульнов. Но это не значит, что я хотела бы иметь его соседом по купе».

«Цель жизни любого НОРМАЛЬНОГО человека», — говорит Д.Медведев… «Добиться НОРМАЛЬНЫХ результатов в работе», — говорит он. «Прожить свою жизнь НОРМАЛЬНО…» «НОРМАЛЬНЫЕ человеческие условия для развития… Десятилетия НОРМАЛЬНОЙ жизни…»

Нельзя, согласитесь, пройти мимо такой форсированной апелляции к норме и нормальному. Это политико-лингвистический фокус текста. Но это и нечто большее. Это, если переходить от лингвистики к семантике и семиотике, ключевой знак и ключевой политический жест, используемый политиком в крайне острой для него предвыборной ситуации.

«Как дела?» — спросила меня мать лет через двадцать, когда я, уже обзаведясь семьей, приехал ее навестить. Дела были не ахти. Театр закрыли… В который раз… Что ответить? «Нормально», — ответил я.

«Никогда не говори «нормально», — улыбнулась мать, хорошо понимая, в чем дело. — Лучше скажи «плохо»… Или «хорошо»… «Нормально» — это никак».

«А как же твой Хрущев?» — завелся я, вспоминая давний и небеспроблемный для меня разговор.

«Он не говорил о том, что нужна нормальная жизнь, — ответила мать. — Он о несушках говорил».

В 2001 году ко мне приехала советница одного из полпредов и попросила «интеллектуально сопроводить» его выступление перед деятелями разных конфессий. Я помог. Речь получилась яркая. Советница, каменея лицом, в день, на который было назначено выступление шефа, сказала, что речь шефу очень понравилась («очень-очень» — сказала она, по-моему), но шеф никогда ничего такого не скажет. «Никогда и ни при каких условиях…» Помнится, она сказала именно так… Я уже приехал слушать шефа. И решил остаться — как из соображений такта, так и потому, что было интересно, что же именно скажет шеф.

Шеф говорил «о несушках» (то есть приводил бесконечные цифры, свидетельствовавшие о том, как успешно в его округе проводится… чуть не сказал «атеистическая»… нет-нет, антиатеистическая… нет-нет… просто работа, НОРМАЛЬНАЯ работа с гражданами разного вероисповедания). Время от времени шеф отрывался от бумажки и с вызовом смотрел на свою опрометчивую советницу и прочих безобразников, подбрасывающих ему контр- и даже антинесушечную лингвистику.

«Начнется заваруха — опять никто из них с народом говорить не сможет», — подумал я, вспоминая 1991 год, когда беспомощность несушкоцентрических аппаратчиков породила «Лебединое озеро» вместо речей, которые закатывали бы, убеждая народ в своей правоте, их исторические (1917 года) предшественники. Позже тот же высокий администратор, с богатым опытом аппаратно-комсомольской работы в советский период, назвал Ленина «смутьяном, лежащим в Мавзолее». Мне пришлось оппонировать этому по телевизору… Мол, это не смутьян, а основатель Советского государства, чьим правопреемником является РФ. Но дело отнюдь не в этом…

Политический класс эпохи «стабилизации» (2000–2008 гг.) предъявлял нам свою волю к НОРМАЛЬНОМУ, говоря не о нормальности, а о тех или иных несушках (росте ВВП, росте золотовалютных резервов и так далее).

Оформляя надстройку, этот класс просто не мог по определению избежать идеологизации. Но она была ему отвратительна… И очень, очень-очень, хотелось избежать ее. Или, по меньшей мере, в этом не соучаствовать.