Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

Казалось бы, какой Танатос при такой упоенной гедонистичности? Но на самом деле прорва на то и прорва, чтобы быть и гедонистичной, и танатичной одновременно. В этом ее сокровенная суть: «А че, может быть, так-то оно и в самый кайф? Пить будем, гулять будем, смерть придет — помирать будем!» Прорва фундаментально криминальна. Ее наслаждение жизнью носит далеко не пресный характер. Что такое и впрямь гульба без поножовщины и стрельбы?

Возможно ли христианство без поклонения Новому? Разве не говорили о себе христиане: «Мы — новые люди»? Разве не христианство создало в итоге особую историческую напряженность и устремленность, без которой нет развития, создало свой хронотоп, свой тип пространства и времени?

И что же теперь? Нужно создать христианство, освобожденное от поклонения новому, и в этом должны помочь греки?

А почему бы и нет? Налицо триумф постмодернизма. Как минимум, очень мощное его наступление. А раз так, то задача создания постмодернистского христианства вполне может быть и поставлена, и выполнена. Другое дело, что при этом христианство станет одной из бисеринок в постмодернистской игре… Что христианство, что культ вуду… Но кто сказал, что превращение христианства в постмодернистскую бисеринку не является частью осуществляемого антиисторического проекта?

Война с хилиазмом? Полно! С каким хилиазмом?

Разве перестройка не была грубейшим, вульгарнейшим из всех бытовавших когда-либо хилиазмов? Разве не внушали каждому пэтэушнику, что капитализм — это когда у всех по «шестисотому мерсу», три видака и бабе голой, но в мехах, лежащей на мерсовском сиденье?

Разве этот — капиталистический — ультрахилиазм (он же прорва) кого-то из нынешних борцов с хилиазмами возмущал?

Что такое хилиазм? Мечта о рае на земле?

Еще и еще раз спрашиваю: ЧТО В ЭТОЙ МЕЧТЕ ПЛОХОГО?

Вопрос в том, о каком рае? Что вводится в понятие «рай»?

Вспомним, что Эрих Фромм, критикуя Хрущева и его концепцию построения коммунизма, называл ее «гуляш-коммунизмом». Возможны и другие «гуляши». Мы все видим, что такое «гуляш-капитализм» (потребительское общество). Спору нет, скверно, если рай на земле — это «гуляш». А если не гуляш? Если это нечто высшее? Земная жизнь сопротивляется идеальному, и это привнесение оказывается избыточно-насильственным? Но понятно же, в чем другая крайность. Отказываемся привносить идеальное в жизнь — и что получаем?

Так значит, речь идет просто о мере? А кто взвесил степень идеальности, совместимую с жизнью? И почему нельзя стремиться к тому, чтобы эта степень возрастала? Развитие-то что должно обеспечивать? Именно возрастание степени идеальности, повышение качества идеальности, а иначе это и не развитие вовсе. По крайней мере, не восхождение.

Рай на земле проблематичен, не спорю. Но с чем борются наши антихилиасты? Не в том ли дело, что рай на земле для немногих им нравится? А рай для всех — нет?

Что их устраивает рай на земле, если он «пивной», «мебельный», «джинсовый» и так далее? (Рекламу-то, идеологизированную насквозь, почитайте). И не нужен, если речь идет об Отечестве как «весне человечества» (Маяковский), то есть об Идеальном?

Мне скажут, что сама Пиама Павловна, да и весь ее круг, не в восторге от «пивных», «мебельных» и прочих «раев». Ну, не знаю… Может, это так, а может, нет. «Фифти-фифти». Но то, что наша философская и иная гуманитарно-политическая интеллигенция, прочно связанная с коммунистической системой и исступленно ставшая ее разрушать, оказалась (вопреки своим доперестроечным жизненным манифестациям) очень падкой до материального и вполне готовой развращать этим материальным народ, дабы он не вернулся в лоно «ужасного коммунистического хилиазма», это точно.

И неужели круг этот (а он ведь существует) так никогда и не даст обществу внятный ответ на прямо поставленный вопрос: всякий ли хилиазм ему не люб? И кто все-таки более люб-то? Прежние красные хилиасты с их пафосом аскетизма, подвижничества или нынешняя мамона без берегов? Ответ, по-моему, очевиден. Иначе не выкорчевыванием хилиазма занимались бы (настойчиво подчеркивая, что речь идет о красном хилиазме), а чем-то другим.

Все становится по-настоящему ясным, когда оказывается, что нет хилиазма вообще, а есть два хилиазма. И что круг, который я обсуждаю, на деле поддерживал и поддерживает один хилиазм в его борьбе с другим.

Давайте всмотримся в то, что имеем. И спросим себя: разве грубейший рай для избранных — с «Бентли» и элитными унитазами — не воплощен теми, для кого был так отвратителен тот, в массах страждущих и униженных взращенный, иной хилиазм, в котором заявлялись, а в чем-то даже реализовывались и принцип равенства, и принцип «не хлебом единым»? Это что, были не христианские принципы? Ах да, забыл… Эти принципы утверждались с помощью насилия… А христианство как себя утверждало? Да и вообще — есть, увы, трагически нерешенная проблема соотношения развития и насилия.

Тянуть человечество наверх или толкать его вниз? Вот основной вопрос. И из него следуют все остальные. Например, если вниз оно, человечество это, может двигаться безнасильственно (демократически, как это теперь называется), то безнасильственность легитимирует нисходящий характер движения? А если в силу определенных исторических причин тянуть наверх можно только насильственно (авторитарно то бишь), то что? То тянуть наверх не надо?

Я ничего в данном случае не утверждаю. Я вопросы задаю. И, согласитесь, в нынешней нашей ситуации вопросы эти не лишены актуальности.

Голодный человек не должен мечтать о том, что булки вырастут на деревьях. Это грубо и недостойно. А рассуждать, причмокивая, в полуголодной стране о бутылках вина по тридцать тысяч евро — это нормально? Заостряю вопрос до предела: не означает ли запрет на построение рая на земле карт-бланш на построение ада на земле? Причем с опорой на весьма тяготеющую к подобному аду прорву?

И то ведь: если НАД жизнью нет судьи, то ПОД жизнью обнажается Бездна. Нет судьи НАД Эго? Сразу появляется Оно, Тень, Тьма… Царица Смерти… Снежная королева, тварь хищная…

И что же? Это метафизическое «ПОД» надо поселить в христианстве?

Рассмотрим христианство как институт (то есть форму) и как идею (то есть содержание). Идея христианства в том, чтобы противопоставить Смерти, духу мертвому дух живой.

Предположим, что в институт, который сформировался ради воплощения идеи такого противопоставления, поселяют это самое «ПОД», то есть идею смерти, идею мертвого духа.

С чем мы тогда имеем дело? С формой, которая воюет с собственным содержанием. То есть с превращенной формой.

А что такое перестройка? Разрыв формы и содержания, внедрение в форму, оторванную от своего содержания, некоего Антисодержания, организация войны формы, наделенной Антисодержанием, с тем содержанием, от которого форма отчуждена.