Сергей Аксёненко - Зачем нужен Сталин

Современная либеральная интеллигенция явно запуталась, как в религии, в духовности и морали, так и в литературе. Это происходит из-за того, что ее постоянно привлекает внешняя сторона вопроса, без понимания его внутренней сущности. Ибо если наполнять булгаковские образы религиозным содержанием, получится, что писатель дал дьяволу преимущество перед Богом. Но в романе нет этого. Так тот же Воланд имеет бабушку — это позволяет нам развести образ Воланда с образом сатаны. Да и Иешуа — это далеко не Христос. Это просто бродячий проповедник.

Между прочим, М.А. Булгаков собирался печатать свой роман. Смерть помешала ему сделать это. Сейчас стало общим местом утверждать, что роман «Мастер и Маргарита» не мог быть напечатан при жизни автора. Такие утверждения не соответствуют действительности. Во-первых, роман был напечатан в СССР, пусть не при Сталине, но при Брежневе в 1966 году. Во-вторых, в романе «Мастер и Маргарита» нет ничего антисоветского. Антисоветизма там не больше, чем в «Двенадцати стульях» И. Ильфа и Е. Петрова или в романе того же М. Булгакова «Белая гвардия». Последний много раз печатался в СССР, несмотря на «несоветское» название, на симпатии автора к ряду персонажей из числа белых офицеров, сражающихся с петлюровщиной. А пьеса «Дни Турбиных» написанная на основе этого романа, шла на сцене до самой смерти Булгакова.

А «Мастер и Маргарита», если прочесть его непредвзято, куда более невинен в политическом плане, чем романы, указанные выше. Более того, слова, где Иешуа говорит о сути своей проповеди чуть ли не дословно повторяют то, что говорили марксисты о коммунизме: «Всякая власть является насилием над людьми… И настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть».

На чем бы мне хотелось остановиться поподробнее в творчестве Булгакова, так это на образе героя известной повести «Собачье сердце» — профессора Преображенского. Ибо во время перестройки он стал поистине знаковой фигурой в представлении тогдашней интеллигенции. Он стал идолом, идеалом, именно так перестроечные интеллигенты представляли интеллигентов дореволюционных, именно на них хотели быть похожими сами. Идолом Преображенский, конечно, стал под влиянием вышедшего в разгар перестройки одноименного фильма. А вот другой герой этих произведений — Шариков — стал в глазах тогдашней интеллигенции символом тех простых тружеников, кто сделал революцию. Недаром они противопоставляли Шарикова и Преображенского. Хотя подобное противопоставление показывает, что фанаты Преображенского просто невнимательно читали повесть «Собачье сердце».

Ведь, читая это произведение (и особенно просматривая одноименный фильм), надо осознавать (как это ни парадоксально), что не только Шариков, но и профессор Преображенский — отрицательный герой.

Без сомнения, сам Булгаков задумывал Преображенского положительным героем— прототипом, как говорят, послужил дядя Михаила Афанасьевича врач Н.М. Покровский. Но Булгаков, как и любой крупный писатель, не врал в своих произведениях. Вместе с тем, он как бы противостоял своей повестью тем аномалиям общественной жизни, которые утвердились в стране после «Великого Перелома» 1917 года. И когда в конце XX века на смену аномалиям «р-р-революционной» эпохи пришли аномалии нынешнего «великого поворота» (поворота, так сказать, в другую сторону), образ Преображенского рельефно открыл свои отрицательные стороны. Аномалиями при Булгакове были— пренебрежительное отношение к дореволюционной интеллигенции, увлечение разрушением старого уклада жизни и т. д. и т. п. Эти аномалии были, в свою очередь, зеркальным отражением аномалий предыдущего периода: скажем, если до революции был пиетет перед дворянским происхождением, то после нее появился пиетет перед пролетарским — хотя и то, и другое, по сути, пошло.

Каждый крупный художник идет немного впереди своего времени. В связи с этим стоит вспомнить несколько затасканное определение «прогрессивный». И если в середине XIX века прогрессивным было изображать страдания простых тружеников, то после 1917 года это стало общим местом, «добычей» массового литератора. Точно так же и Булгаков, отстаивая права старой интеллигенции против посягательств разнузданной толпы, был прогрессивен, даже смел, когда показывал пролетариат в несколько гротескном виде (в то время на это отваживались единицы). Но во время перестройки подобные настроения снова стали шаблоном и пошлостью — той же «добычей» литератора среднего уровня, а прогрессивным было уже другое — бороться против конъюнктурного очернительства советской системы, против наглых замашек новоявленной «элиты» и против неумеренного преклонения перед западными либеральными ценностями.

В «Собачьем сердце» положительный герой только один — пес Шарик. Есть несколько более-менее симпатичных второстепенных персонажей — типа обслуги Преображенского либо его высокопоставленного в советской иерархии пациента. Отрицательные черты Шарикова и Швондера всячески подчеркиваются самим автором, поэтому остановимся на отрицательных чертах Преображенского, которые, возможно, не были так заметны в эпоху Булгакова, зато заметны сейчас. Из сказанного ниже будет понятно, почему среди положительных героев не упомянут доктор Борменталь.

Во-первых, Преображенский груб и заносчив с прислугой, со своим помощником, с окружающими (правда отходчив) — эта грубость сквозит на страницах всей книги. Цитата:

«— Мы к вам, профессор, — заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, — вот по какому делу…

— Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, — перебил (здесь и далее выделено мною. — С.А.) его наставительно Филипп Филиппович, — во-первых, вы простудитесь, а. во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.

— Во-первых, мы не господа, — молвил, наконец, самый юный из четверых, персикового вида.

— Во-первых, — перебил его Филипп Филиппович, — вы мужчина или женщина? Четверо вновь смолкли и открыли рты.

— Я— женщина, — признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из вошедших — блондин в папахе.

— В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый государь, прошу снять ваш головной убор, — внушительно сказал Филипп Филиппович. — Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Саблина?

— Нас, — ответил Швондер.

— Боже, пропал калабуховский дом! — в отчаянии воскликнул Филипп Филиппович и всплеснул руками.